Донован Фрост - Храм ночи
— Оставим, — легко согласился Диго.
Прошлое Конана, короля Аквилонии, его волновала мало. Вот если бы кто-нибудь рассказал о его кумире — Черном Амре, грозе морей и хозяине Ильбарских Гор, атамане мунган и аренджунском легендарном воре?!
— Итак, Звездный Скиталец оказался развеян, убийцы исчезли безо всяких следов. Каких-либо магических амулетов и артефактов в пеллийской твердыне нет — ни следа малейшей активности стихий, ни какого шевеления в первоэлементах или сопредельных мирах…
Заметно было, что стигиец говорит уже сам с собой, но аргосец его не прерывал. Путь предстоял неблизкий, леса были — сама однообразность, а что может быть лучше на марше, чем попутчик, самозабвенно мелющий какую-то чепуху?
— Однако Блистательные или, по крайней мере, сам магистр или как его там — Мастер Ордена делает ставку не только на двух истинных владык людского мира — Железо и Золото, но и на третьего, самого значимого — Магию. Она в его распоряжении, вне всякого сомнения. Вот только природа ее не ясна. Это не Сет, его служители или его бледные тени, такие, как Нергал или иные демоны помельче. Мы бы знали. Это не жалкие боги по имени Митра, Асура и им подобные отражения людской слюнявой сентиментальности. Это, скорее всего, вообще не люди — колдунов Вендии, Меру, Кхитая и одиночек-отшельников мы знаем по используемым приемам. Вызванные из Мировой Бездны ищейки мигом нащупали бы след, а то и приволокли в храм Сета в Птейоне самих чародеев. Голая сила?
— Звучит глуповато, а? — спросил аргосец, подуставший порядком от бормотаний Нуна.
Но тот, словно был один посреди леса, продолжал говорить, обращаясь сам к себе:
— Рукописи Лабиринта гласят, что владеющий сгустком голой силы, осколком Изначального Эона Мироздания, своего рода чистой энергией созидания и разрушения становится равным самому Змею. Но кто и как смог найти Ключ? Это не под силу простому смертному, не под силу демоническим сущностям и — прободай меня единорог Асуры — не под силу самому Сету. Вообще сомнительно, что мир не разрушится, если в него вернется хоть частица Изначального Эона, — а столь далеко в своих чаяниях относительно судьбы мира не доходил даже безумец Тот-Амон. Нет, это не голая мощь, хвала Змею и всем его отражениям!
— Что же тогда? Должен же я знать, с кем буду иметь дело. И вообще — если я главнокомандующий мятежа, мне следует знать об имеющемся в моем распоряжении оружии, — сказал Диго, наблюдая одним глазом за окончательно запутавшимся в своих рассуждениях Нуном.
— Что-то из глубин времен, когда магические силы свободно изливались вокруг, а волшебные существа шествовали по юной земле, пожирая все на своем пути. Когда увидеть Глаз Сета в небесах было столь же обычным делом, как застать посреди поляны танец эльфов, резвящихся каменных великанов или Короля Вампиров в бледном венце, подающим когтистой рукой чашу крови новой спутнице жизни, обреченной на вечность под крики своих придворных и вой волков-оборотней! Но что?!
Стигиец внезапно остановился. Идущий за ним следом угрюмый воин с иззубренной секирой на плече наткнулся на него, грязно выругался и ударил по плечу. Отрешенно шевеля губами, словно не обратив на происшествие ни малейшего внимания, Нун вытянул белый палец и коснулся лба наемника. Тот подавился черным ругательством, слабо ахнул и опустился на колено, затем завалился на бок. Пестрый зингарский плащ накрыл его скорчившееся тело с головой.
— Эй ты, вставай и извинись за грубость, свинья! — негромко, но грозно произнес Диго и наподдал лежавшего сапогом. Нога не встретила никакого сопротивления, смяв плащ, словно под ним была пустота, а Одноглазый покачнулся и едва удержал равновесие.
— Нергалово отродье, да что с тобой! — С этими словами он откинул плащ.
И увидел лишь слегка примятую траву. В зеленых стеблях курился вполне мирный белесый дымок, пахло прокисшим молоком.
— Не именуй его при мне, — машинально сказал жрец, все еще о чем-то напряженно думая.
— Митра Пресветлый, чтоб я отправился к морским девам! — возопил, выскакивая из-за спин оторопело молчащих наемников низкорослый аргосец, бывший при Диго кем-то вроде оруженосца с самых первых походов капитана наемников.
Но Нун уже встрепенулся и пришел в себя. Он поднял вверх руки и что-то гортанно проорал на неизвестном наречии, вряд ли когда-то принадлежавшем человеческому роду. Из широких рукавов его накидки вылетели две блеклые крылатые тени, яркие вспышки ударили по глазам Диго. Когда аргосец пришел в себя, жрец все так же бормотал себе под нос. Кругом была тишина, лениво шевелили ветвями деревья над головой, повинуясь желаниям легкого ветерка, а солнце висело над самым горизонтом в западной стороне.
— Вечер, — без выражения сказал Диго, рывком усаживаясь и оглядываясь по сторонам.
Зрелище, представшее его глазам, заставило наемника громко вскрикнуть: весь отряд лежал вповалку, сморенный колдовским сном. Сомнений быть не могло, без магии, причем самого зловещего оттенка, здесь не обошлось — лица воинов были мертвенно-бледными, у некоторых — подернуты трупной зеленью, тела выгнуты, будто от гложущей их изнутри нестерпимой боли.
— Я вынужден извиниться. — Стигиец стоял напротив Диго, вертя в руках черный ограненный кусок вулканического стекла. — Простым воинам, тем более, направляющимся в замок Блистательных, нет смысла вспоминать нашу маленькую встречу. Этот кристалл помог мне очистить их память. Сия маленькая процедура совершенно не повлияет на здоровье и боевое уменье твоих воинов.
Аргосец, опасливо косясь на некроманта, прошелся средь лежащих наемников, внутренне содрогаясь. Он с трудом подавил желание броситься на колдуна и изрубить его в куски. Казалось, жрец Сета прекрасно осознает ту бурю, что бушевала в душе наемника. С бесстрастного лица стигийца не сходила неприятная, лишенная всяческих человеческих эмоций улыбка.
— Сет свидетель — настают последние времена, ибо я направляюсь к своему злейшему врагу… и начинаю сознавать истинную природу хозяев Блистательных… Ужас заполняет меня.
— По мне, будь их хозяин — хоть сам… в общем, лишь бы платили.
Бормоча невнятные угрозы, обращенные то ли к темным богам, то ли к стигийцу, Диго принялся расталкивать своих рубак. Жрец же боролся сам с собой. Казалось, что он принимает внутренне верное, но ужасающее его самого решение. Губы шептали черные проклятия, а пальцы крошили черный магический кристалл в пыль. Меж тем аргосец полностью перестал обращать внимание на жреца. Его воины, совершенно не помнившие, что случилось с ними полдня назад, и, казалось, не замечавшие присутствия стигийца, готовились к выступлению.
