Виктор Демуров - Зарницы грозы
Точно боевой олифант, ринулся Балор на Муспельхейм, сопровождаемый ратями фоморов, рарогов, ящеров, огров и адских псов. Они пересекли огненный пролив и вошли в пекельные королевства, где никто им не препятствовал. Цверги заняли боевые порядки, кто командирами войск, кто у бочек с кормом. Скимен распластал часть щупалец по своим владениям, остальные напряг и припал к базальту, точно зверь перед прыжком. Едва Балор, алчно скалясь, вторгся в границы Муспельхейма, аламаннский лев взвился ему навстречу. Гиганты сшиблись, схлестнулись армии, лучи неведомых человеку орудий рассекли подземное небо. Началась война.
Глава шестая
Оскар проснулся оттого, что по двери ударял — бух, бух — тяжелый кулак. Во сне он видел колотушки из костей, лупящие по боевым барабанам. Разлепляя больные глаза, путаясь в сорочке, он дотащил себя до двери и открыл ее. На пороге стояла хозяйка-тролльша, заполнявшая собой весь дверной проем.
— До тебя не достучаться! Прячешься, что ли, от меня?
— Нет, — промямлил Оскар, — я спал.
— Час пополудни, а он все спит! Деньги когда будут?
— Вечером. Я же обещал.
— Ты мне каждый день обещаешь. Ты знаешь, сколько у тебя уже долг?
— Восемьсот пятьдесят...
— Тысяча! Не считая этот месяц. Когда я хоть что-нибудь из этого увижу?
Она сильно пахла потом и каким-то особым тролльским, неистребимым запахом, похожим на прогорклое сало. Оскар отодвинулся:
— Я же говорю. Мне придержали. Когда заплатят, я отдам.
— Я вот к тебе приду на работу, поговорю там с ними! Лично мне будут отдавать, чтобы не выкаблучивался тут. Почем мне знать, вдруг ты жалованье в подушку прячешь.
— Обещаю, — твердо сказал Оскар, протирая глаза, — сегодня вечером принесу. Я сейчас пойду за ними.
Бурча, хозяйка двинулась прочь по коридору. Оскар захлопнул дверь, открыл шкаф и растормошил спавшего там на грязных вещах черного песика.
— Тото, вставай. Нам пора.
— Чего? Куда? — завнул песик, потягиваясь и разбрасывая сорочки Оскара.
— Отсюда. Подальше. И поскорее.
Про работу Оскар Зороастр, естественно, соврал. Работы у него не было. Не было даже печати горожанина, а бумаги он носил поддельные. Из-за отсутствия печати он не мог никуда наняться, из-за собственного прошлого — старался жить все больше по ночам, избегая стрелков, двигаясь из города в город, из одной невзрачной комнатки в другую. Ремесло бродячего торговца еле позволяло сводить концы с концами. Он мог бы рассказать хозяевам всех этих бесчисленных комнат, что живет впроголодь, продавая полуволшебные безделушки, а изредка прибиваясь ко всяким карнавалам и ярмаркам нечисти, где гадает по руке и на картах. Но такого постояльца никто бы не впустил, даже тролли. Само слово «жалость» давно приобрело в языке Заморья ироничный оттенок.
Оскар накинул плащ со множеством карманов — самая ценная вещь изо всей его передвижной лавки, но уж этот-то плащ он никогда не продаст. В карманы вместилась его одежда, нож, ложка, миска, фляга, все товары, а еще краюха хлеба и кусок сыра на дорогу. Когда шел дождь, один из карманов занимал Тото. Песик был намного полезнее для Оскара, чем Оскар для него. Тото охотился на мелкую дичь, чуял стрелков за милю, а прокормить себя мог и сам. Но бродяга держал его не поэтому.
— По... заботь... ся... о... Тото... — были последние слова умиравшей у него на руках молодой женщины. Оскар до сих пор помнил, как приподнял ее тело, держа ладонь на лопатках, и эту ладонь облило теплой кровью, а Дороти затряслась и забилась, кашляя. Камень, выдранный из мостовой, упал — ее пальцы обмякли, руки повисли. Стрелки суетились вокруг Оскара, лупя и оттесняя толпу, словно имели дело со стадом взбунтовавшихся быков, а он бессильно сидел, забыв, что надо бежать. Только крики «Вот он, вот он! Смотрите! Здесь Гудвин Z!» вырвали Оскара из оцепенения. Он бежал, сломя голову, к дому Дороти за ее собачкой, потом к своему, и тем вечером был уже далеко.
Если стрелки меня поймают, подумал Оскар, я встречу в тюрьме и дряхлость, и смерть. Сколько у него уже набралось долгов? Отрабатывать их можно годами — а ему, в сущности, не так уж много осталось. Перед тем проклятым сборищем он уже решил, кого назначит вместо себя главой Изумрудного Братства. Но Братства больше не было. Если кто-то и остался на свободе, он забыл о старом чудаке Гудвине Зет с его упорной борьбой и невероятными мечтами.
Оскар оставил в комнате для вида кое-какую одежду и обувь, которую уже совершенно износил. У него не было узлов, никакой поклажи, ходил он пешком, поэтому обманутые хозяева спохватывались не сразу. Тото спрятался в волшебный карман, не высовывая даже носа. Под подозрительным взглядом тролльши, мывшей пол на лестнице, Оскар вышел из дома, чтобы уже никогда туда не вернуться.
Его путь лежал через площадь. Там на невысоком постаменте стоял палантир в человеческий рост. По нему говорил свои речи Отец Микки Маус, по нему визжала Хеллион Климмакс, по нему показывали казни — и новости. Обычно Оскар не обращал на них внимания, но сегодня возле палантира было оживленно. Люди судачили, ахали, тыкали пальцами. В волшебном шаре гарпия захлебывалась, распираемая словами, и тараторила:
— ...баргестов, призрачных гончих, призрачных кошек, а также вирмов и виверн. На вопрос, почему требуются такие внушительные силы для усмирения одного-единственного короля Фридриха, ее величество Гвиневра отвечает, цитирую: «Чертовы аламаннцы за нашей спиной вступили в сговор с Тридевятым царством. Мы не знаем, какие ужасы успел выпустить и вооружить Темный Властелин Финист, посему призываем Фридриха к ответу на свой страх и риск. Правь, Авалон!»
— Темный Властелин!! — Ясный Сокол аж сполз с трона, так он хохотал. — Я в восторге! Я польщен! Баюн, ты будешь этим моим... как их зовут... миньоном! Я себе достану вместо коня черного единорога, чтоб еще темнее смотреться! А чтобы рарогами управлять, он у меня еще и летать будет!
Войска свои Финист в Аламаннское королевство не отправил, но западные рубежи Залесья стояли открытыми — езжай кто хочет. Главное, чтобы аламаннцы авалонцев хорошенько потрепали, прежде чем Авалон до Тридевятого дойдет. За чужую же землю биться, как за свою, сейчас резона нет. Лучше им тыл прикрывать, продовольствие возить, снадобья, боеприпасы. Выгоднее. Но Баюн был другого мнения, и втайне попросил Руслана перекинуть часть своих дружин в подчинение к Алеше. Рыцаря война застала в Аламаннском, добраться до анклава он не успел, а бойцов с гошпиталем вышло немного.
Если после расправы над Дракулой у некоторых брезжила мысль, что это начало конца, то нападение на аламаннцев убедило в этом всех. Будто некая незримая броня, годами закрывавшая от любой беды, оказалась сорвана. В соседние с Аламаннским королевства хлынули толпы беженцев. Правители поспешно бросились закрывать границы, но куда там. Люди бежали поодиночке, через леса, с порубежной стражей дрались. Кому из аламаннцев удавалось проскользнуть, рассеивались по городам, где рассказывали каждому встречному о злобе авалонцев. Гвиневра не поскупилась, всей темной нечисти нашла применение. Воевала нечисть, правда, плохо. Ворвавшись в мелкий городишко и ограбив его, отряды застревали там, не желая идти дальше. Но королеве-чародейке и не нужны были аламаннские земли — ею двигало мщение. Избить Фридриха, унизить, растоптать. Пусть лучше собственный народ его возненавидит за своеволие.
