Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — король
Показалось мало, наполнил снова. Дверь начала отворяться, я сделал было движение встать навстречу, однако в щель вдвинулся канцлер и тут же сам закрыл за собой, гладко выбритый, с немолодым, но розовым лицом, довольный и осанистый.
Сразу же угодливо поклонился, из-за чего полы легкой шубы раздвинулись, открывая взору массивную золотую цепь, а на ней огромную восьмиконечную звезду, украшенную рубинами.
Сам тоже весь в золоте, пурпурного цвета кафтан прошит в три ряда золотыми нитями, пряжки, крючки и пуговицы все тоже золотые, хотя золотые тут же погнулись бы, золото мягкий металл, но, говорят, есть такое, что тверже закаленной стали.
Я смотрел на него с надлежащим равнодушием, это ожидается, а канцлер сказал угодливо, кося недоумевающе на тонкостенный фужер в моей руке:
— Его величество сейчас прибудет…
— А я вот, — сообщил я, — как бы жду. Вот тут у него кувшин вина отыскал… припрятанный. Вы об этом, сужу по вашему якобы честному лицу, и не догадывались!
Он сказал потерянно:
— Увы, ваше высочество…
— То-то, — сказал я. — А у меня вот чутье. Так что и не вздумайте прятать от меня незаконно нажитые доходы. Я не Иоганн-Георг Гехингем, он всего лишь тиран, а я скромный полевой вождь, что сперва вешает, а потом… смотрит, кого бы еще опрозрачнить.
Он воскликнул, как мне показалось, вполне искренне:
— Ваше высочество! Вы же знаете, наше королевство после двух нашествий буквально разорено…
— Двух? — спросил я.
Он смутился, ответил с раскаянием:
— Мунтвиг забрал весь скот на прокорм армии, а когда вы прошли, как посланная Господом нарядная такая саранча, то крестьянам осталось только кору с деревьев грызть!
Я сказал с раскаянием:
— Значит, семь шкур с вас уже не содрать, жалко.
— Точно-точно!
— Ладно, — сказал я милостиво, — удовольствуемся и шестью. Мы щедрые!.. Простите, вам вина не предлагаю, сделаем вид, что не знаем о тайном пристрастии его величества.
Он торопливо кивнул.
— Да-да, клянусь. Ваше высочество, если вам что-то нужно, пока его величество спешит к вам, я могу распорядиться.
— Мне многое нужно, — ответил я веско, — но только Господь бог сможет… наверное, сможет. Из людей, увы, все мы ограничены в возможностях, как говорят наши философы… То есть мы не то люди с ограниченными возможностями, то ли просто ограниченные… А что говорят ваши?
Он вздрогнул, бледно улыбнулся.
— Думаю, философы везде одинаковы.
— Что, — спросил я с интересом, — правда?
— В одном мире живем, — пояснил он торопливо, — что ж им выдумывать-то?
— А вот выдумывают, — сообщил я новость, — а потом из-за их выдумок войны начинаются. Интересно живем, да? Все из-за разных подходов к философии!
Он насупился, взглянул косо, подозревая, что и у солдат может быть чувство юмора, хоть и не такое, как у людей.
— Не знаю, — ответил он после паузы. — Я больше по налогам, чем по убиванию людей.
— И то дело нужное, — согласился я. — Налог — это все-таки цивилизованный грабеж, что уже и не грабеж как бы, пусть и грабеж.
Он ответил учтиво:
— Совершенно верно, ваше высочество. Тем, кого грабим, тоже не хочется признавать, что их грабят, это их унижает.
— И как?
— Все молча соглашаются, — объяснил он, — что это не грабеж, а как бы плата за… некую защиту. Все делают вид, в таком мире живем!
— Цивилизованном, — согласился я. — Человек от животного отличается тем, что умеет притворяться. Интересно, это от Адама или Змея?
Он вздрогнул.
— Ваше высочество?
— Трудно уследить за моей изысканной мыслью? — сказал я довольно. — Я такой, все мы, солдаты, умныя… С одной стороны, притворство — грех, значит, от Змея. С другой стороны, если бы не притворялись, то воевали бы чаще. Верно?
Он вздрогнул, сказал слабо:
— Чаще… Постоянно!
— Ну вот, — подтвердил я. — А так поулыбаемся, сжимая кулаки в карманах, наговорим сквозь зубы друг другу теплых слов и разойдемся если не друзьями, то нейтралами. Вы как насчет нейтралов?
Он не успел ответить, в коридоре послышался нарастающий топот, дверь распахнулась, и громадного роста церемониймейстер проревел:
— Его величество король Иоганн-Георг Гехингем!
В кабинет вошел Иоганн-Георг, все в той же одежде, короли — тоже мужчины и не любят часто переодеваться, на седых волосах корона, блещущая золотом и сапфирами, только взгляд не столько надменновластный, как встревоженный.
Я поднялся навстречу, поклонился и сказал дружеским голосом, сразу задавая тон:
— Ваше величество, простите за, но ваш канцлер принес вина, чтобы меня развлечь, и мы тут смаковали подробности, как вы в молодости прыгали из окна высокой башни прямо в седло боевого коня, а вдогонку орал разъяренный муж баронессы… забыл, как вы ее назвали, канцлер?
На канцлера было жалко смотреть, он мялся, исходил жаром и разводил руками, лицо покрылось мелкими бисеринками пота.
Король зыркнул на него люто.
— Можете идти. Поговорим позже.
Канцлер метнулся к двери, сразу растеряв важность, а я сказал королю громко:
— Ваше величество, он хотел только развлечь! Очень хороший у вас канцлер. Как вы и сказали в прошлый раз, удивительно много знает.
Он прорычал:
— Как вижу, слишком много. Такое, что я и сам не помню…
— Он обязан, — подчеркнул я. — Такая у него работа. Но я даже и не подумал бы, глядя на вас теперь, такого серьезного и солидного…
Он махнул рукой и опустился за стол в свое кресло, где с подозрением зыркнул на два тонкостенных фужера с темно-красным вином на столешнице.
— А это что?
— Ваш канцлер принес, — объяснил я. — Он давно хотел сделать вам этот ценный подарок, да все случай не подворачивался. А сейчас хотел спросить моего одобрения, как великого знатока и филумениста по наскальной живописи.
Он взял один фужер с величайшей осторожностью и поднес к лицу, рассматривая, даже дыхание задержал, чтобы не сломать.
— Какое чудо…
— Ваше величество, — сказал я, — я к вам на минутку, все дела и дела, жизнь несет нас, не спрашивая, а если уцепишься за берег, чтобы отдышаться, то мчится себе дальше, оставив тебя на произвол судьбы на непонятном берегу.
Он спросил настороженно:
— Ваше высочество, прошу меня простить, но я не успеваю за вашей резвой мыслью.
Я улыбнулся.
— Вы, наверное, тоже приятно удивлены, что я оказался жив?.. Кстати, вино отменное, рекомендую.
Он сделал осторожный глоток, брови поползли вверх.
— В самом деле… Где же он такое добыл?
