Kagami - Лики зазеркалья
Вообще, оборотней интересно рисовать. Была одна дама, довольно агрессивная, которая сразу заявилась ко мне в своей второй ипостаси. Потом, правда перекинулась. Или просто я увидела, какой красавицей она должна быть в человеческом обличии. Считается, что труднее всего рисовать лошадей и кошек. Но тогда я в первый и в последний раз нарисовала портрет во весь рост. Уж очень хотелось передать ее пластику горного льва. Видимо, ей понравилась. Она потом привела ко мне своего котенка. Но дети — это ведь совсем другое.
Они очень редко возвращаются. И всегда только для того, чтобы привести кого-то еще. Никогда — чтобы поблагодарить. Может, некоторые демонстрируют свою благодарность тем, что поставляют мне новых "клиентов". Но тогда я вижу их мельком, и они не остаются до конца сеанса. А может, я это выдумываю. Просто хочется, чтобы было именно так. Как-то странно думать, что их нет больше нигде, кроме как на моих портретах. Вот я и представляю себе невесть что. А с другой стороны, они все такие разные. Не может быть, чтобы это было только моими выдумками. Я ведь никогда заранее не знаю, кого сегодня увижу на своем мысленном подиуме.
Например, этот вервольф. Он не был совсем уж мальчишкой. Да, молод, да в черной полосе на загривке еще не пробилась седина, но он уже был мужчиной, осознающим не только свою силу, но и ответственность за нее. В его глазах было не только веселье ночной охоты, но и жестокость первой смертельной схватки, и боль первой потери. Может, он пришел ко мне именно потому, что захотел снова почувствовать себя маленьким и беспечным. Что ж, значит, в этот раз я не смогла дать своей модели того, что она искала. Потому что на моем рисунке не видно счастливого, не пуганного жизнью волчонка.
И снова я думаю о том, останется ли он доволен, как будто не смогла ничем помочь этому юноше-оборотню. И мне грустно. Я чего-то не сделала? Не выполнила какой-то долг? Не вникла в глубинный смысл?
Прости меня, вервольф. Я не виновата в том, что ты уже вырос.
Мы любим пятницы. Мы — это я и они. Они знают, что у меня укороченный рабочий день и начинают стучаться в сознание еще до того, как я приду домой. Иногда собирается целая очередь. В другие дни редко появляется больше одного персонажа, а по пятницам — целая толпа. Суббота у меня — очень занятой день, воскресенье они, как правило, игнорируют, а вторая половина пятницы принадлежит им безраздельно.
Сегодня они повалили чуть ли не с утра. Странно как-то. Обычно они деликатны и стараются не мешать мне работать, а тут им словно не терпелось. В другой ситуации я бы отпросилась, сославшись на давление или повышенный сахар, но с новым боссом приходится ходить на цыпочках, и я через силу выстукивала тексты документов. Перед глазами рябило, и все время виделись то смешные, то жутковатые мордочки моих гостей. Под конец Наталья Аристарховна не выдержала моего несчастного вида и велела отправляться домой, пообещав прикрыть грудью от начальства. Но я все же дождалась, пока придет Мариф. Он безропотно перекинул к себе на компьютер мою незаконченную работу и пожелал счастливых выходных.
О моих сослуживцах стоит рассказать отдельно. Наша контора — региональный филиал крупной торговой фирмы, имеющей интересы чуть ли не во всех странах мира. Соответственно ведется обширная переписка с поставщиками и существует необходимость перевода документаций на различные товары. По штату в нашем отделе должно быть, кажется, человек десять, но даже в лучшие времена нас никогда не было больше четырех. А сейчас и вовсе осталось два с половиной.
Раз — это Наталья Аристарховна — мой лучик надежды. Эта царственная дама тридцать лет преподавала в Инъязе восточные языки. Впрочем, она еще в совершенстве владеет французским, а поскольку выучила она его, как я подозреваю, еще в Смольном, то первый кандидат на пенсию, все же, она, а не я. С другой стороны заменить специалиста по европейским языкам намного проще.
Наталья Аристарховна переводит с японского, китайского, корейского и прочих инопланетных языков, а иногда и обратно. Однажды понаблюдав, как она оперирует китайской раскладкой клавиатуры, я поняла, что легче научиться вышивать крестиком. (В жизни рукоделием не занималась!) Хотя, подозреваю, что она и это умеет.
Два — это я. На моей совести всегда были немецкий, голландский, дацкий и финский. Английский, с которым по определению приходилось работать больше всего, мы делили с Аллочкой Сельцовой и Фаридом. Наталья Аристарховна сразу гордо заявила, что по-аглицки не разумеет, и к основной массе работы ручки не прикладывала.
Аллочка переводила с французского, испанского, португальского, греческого и еще какого-то, а Фарид — самый настоящий турок, по непонятным причинам зависший в нашем городишке почти на десятилетие, помимо родного языка владел еще и фарси, и, хрен знает, каким количеством родственных и не очень языков, типа хиндустани. Хотя зачем оно нам — не понятно.
Развал нашего отдела начался лет пять назад, когда Аллочка вышла замуж, а потом — в декрет, в коем прибывает и по сей день. Кажется, она беременна третьим ребенком и останавливаться на достигнутом не собирается.
Дети — это святое, и мы, чтобы поддержать коллегу, поделили обязанности. Французский, как я уже говорила, взяла Наталья Аристарховна, греческий — Фарид (оказалось, он и его знает), а мне достался испанский. Португальский не знал никто из нас. Но учить его в спешном порядке пришлось почему-то мне. Все решили, что на базе испанского это проще всего.
А спустя еще несколько месяцев Фарид в одночасье собрался и усвистел на родину предков. Тогдашний шеф, узнав о его планах, рвал и метал, брызгал слюной и чуть не разнес офис вообще и наш отдел в частности. Фарид выглядел удивленным, но невозмутимым. Когда ему удалось, наконец, вставить реплику, он пообещал привести себе замену. "Молодой эфенди. Очень умный. Студент, правда".
Так к нам приблудился Мариф. И хотя он был азербайджанцем, прозвище Эфенди прикипело к нему намертво. Но ключевой характеристикой было все-таки "студент, правда". Мариф был вечным студентом. Только на моей памяти он плавно перетек уже в третий ВУЗ. Соответственно, и работал он неполный день. Зато языков знал не меряно.
Вообще, природа на этом мальчике не отдыхала. Во-первых, он был красив той томной восточной красотой, которая так завораживает европейских и славянских женщин. Во-вторых, в его коллекции уже были дипломы инженера-железнодорожника и политолога, а сейчас он учился на врача-педиатра. Зачем — не понятно. Как-то он по секрету признался мне, что его мечта водить большие пассажирские самолеты, и рано или поздно он обязательно поступит в авиационный институт. К сожалению, для нас это могло означать только одно: когда-нибудь Эфенди испарится из наших реалий в какую-нибудь Казань или Уфу, и нам снова придется искать замену.
