Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья
— Святой отец, в городе случилось нечто, о чем нам необходимо срочно переговорить? Или вы получили какие-то важные новости?
— Прошу прощения, господа, я вынуждена вас покинуть, — прощебетала пани Андреола, сообразив, что ее присутствие может оказаться нежелательным. Ее сложенный кружевной веер дрогнул, недвусмысленно указывая недоумевающим Орсини и синьору Лоренцо на дверь.
— Останьтесь, пожалуйста, — ледяной тон отца Густава заставил женщину и двух ее спутников замереть на месте. Они с неумолимо нарастающей тревогой понимали, что нынешнее появление инквизиторов в посольстве не относится к простым визитам вежливости. Маласпина беспокойно забегал взглядом по сторонам, отец Бенедикт недоуменно нахмурился, Фортунати безуспешно попытался добраться до дверей и ускользнуть, но вовремя заметил фон Цорна и немедля передумал. Всесильный легат, как мне показалось, искренне наслаждался сложившейся ситуацией, когда никто не осмеливался ни задать вопрос, ни завести разговор, ни тем более покинуть комнату. Он терпеливо выждал, пока молчание не приобретет болотную вязкость, и только тогда бросил — небрежно, почти равнодушно, будто сказанное не имело никакого значения:
— Господин Аллесандро делла Мирандола, именем Матери нашей Апостольской Римской Церкви и святейшей инквизиции вы арестованы по обвинению в...
— Это что, шутка? — с оттенком просыпающейся ярости в голосе перебил венецианец, непроизвольно делая шаг назад. — В таком случае, ваше преосвященство, разрешите напомнить: здесь не Париж и не ваше Консье...
Ему тоже не удалось договорить. Супруга делла Мирандолы, доселе ошеломленно взиравшая на разворачивающийся перед ней пролог будущей драмы, качнулась, неловко задев рукой легкий туалетный столик. Тот с готовностью опрокинулся, мадам Андреола еще несколько мгновений стояла, смотря куда-то мимо нас, а затем без малейшего признака грации рухнула на пол, став мятым комком сиреневого шелка посреди разлетевшихся карнавальных масок.
Это падение послужило камешком, сдвинувшим лавину. Как подозреваю, герр Мюллер и его карающий меч швейцарской закалки давно привыкли к подобным сценам и не испытывали затруднений в распределении обязанностей. Нам с отцом Лабрайдом достались роли молчаливых свидетелей.
Бедная женщина невольно оказала своему мужу, еще не до конца осознавшему, что происходит, дурную услугу: делла Мирандола растерялся. Конечно, у него не существовало ни малейшего шанса скрыться, однако он мог попытаться втянуть отца Густава в юридический спор, сослаться на дипломатическую неприкосновенность, договориться, в конце концов... Вместо этого он рванулся к упавшей Андреоле и, разумеется, прямиком угодил в медвежьи объятия подчиненных фон Цорна. Далее последовала не слишком-то приглядная сцена, более напоминавшая скандал в трактире пани Эли, когда вышибалы удаляют из приличного общества не желающего платить и не в меру буйного посетителя.
Господин посол схватился за шпагу и не очень связно, однако яростно пригрозил порубать всех божьих псов в мелкую шелуху и начать это увлекательное занятие с преподобнейшей особы папского легата. Отец Бенедикт, ни на кого не обращая внимания, проложил фарватер к мадам Мирандола, подававшей слабые признаки жизни и захлопотал вокруг нее, ровно наседка вокруг свалившегося в лужу цыпленка. Позабытый в суматохе синьор Фортунати и здраво решивший покинуть поле сражения Джулиано Орсини благополучно шмыгнули в оставшуюся без присмотра дверь и ретировались. Винить их не за что: коли инквизиция заявилась по душу вашего соседа, вам лучше притаиться и переждать в укромном месте. Орсини, впрочем, через некоторое время вернулся обратно — надо полагать, провел владельца театра черным ходом на улицу и решил разделить судьбу обитателей посольства.
Ручаюсь, хозяин «Таборвиля» сделает все от него зависящее, чтобы как можно быстрее оповестить Прагу о событиях в Лобковицком дворце. Теперь для господ актеров настанут плохие времена. Их покровитель имел неосторожность попасться на зубок братьям-доминиканцам, глядишь, из забытья извлекут давний императорский указ о запрещении публичных представлений, и придется труппе синьора Лоренцо собирать вещички да отправляться на поиски лучшей доли.
Отче Лабрайд наблюдал за происходящим с выражением плохо сдерживаемого отвращения, и какая-то часть моего соображения устало подивилась: неужели правая рука господина председателя инквизиционного трибунала недовольна происходящим? С чего бы? Осуществляется наяву давняя мечта — самый злостный еретик Праги скоро получит по заслугам. Может, ему не нравится, что арест происходит с таким шумом и треском? Но это уже дань склонности герра Мюллера к драматическим эффектам...
Андреолу привели в чувство и она немедленно вмешалась в общую сумятицу. Робкая попытка отца Бенедикта и Джулиано выставить ее из гостиной потерпела неудачу — женщина вырвалась из поддерживающих ее рук. Когда ее не подпустили к обезоруженному и зажатому в угол комнаты делла Мирандоле, она перешла к безотказному способу воздействия — залилась слезами и снова упала, но теперь на колени перед отцом Густавом. Пришедший в себя венецианец закричал, чтобы она не смела, не смела унижаться, пытаясь разжалобить того, кто не способен испытывать обычные человеческие чувства, но я сомневаюсь, чтобы слова синьора Аллесандро достигли слуха той, кому предназначались. Насмерть перепуганная Андреола находилась в малоприятном состоянии, когда человеческий разум снимает с себя всякую ответственность за поступки своего владельца и вдалеке появляется ухмыляющийся череп призрака грядущего безумия.
Тут на сцену выступил его преосвященство Маласпина. Пока вокруг кипели страсти и рушился привычный мир, он пребывал в странном оцепенении, рассеянно изучая прилетевшую под ноги маску-баутту — бело-золотой бесстрастный лик с носом-клювом и черными провалами глазниц. Доселе герр Мюллер не обращал внимания на кардинала Пражского, и тот видимо, решил лишний раз не раздражать зловещего любимца римского понтифика. Теперь же Маласпина сорвался с места и бросился в клокочущий водоворот событий: поднял пани Андреолу на ноги, яростно зашептал ей что-то на ухо, подтолкнул в направлении дверей, приставив в качестве охранников и сторожей отца Бенедикта и Орсини. Женщина неуверенно сделала несколько шагов, нервно оглянулась — Маласпина закивал, вполголоса бормоча: «Я разберусь, это какая-то нелепая ошибка, все скоро выяснится, главное, успокойтесь, синьора... Да уведите же ее ради Бога!»
Стоило мадам Андреоле удалиться в относительную безопасность внутренних покоев особняка, к делла Мирандоле немедленно вернулась прежняя самоуверенность. К сожалению, он направил ее в порочное — русло, собственными руками углубляя свежевырытую яму, над которой торчал покосившийся крест из гнилых заборных досок с небрежно приколоченной табличкой «Аллесандро делла Мирандола». Венецианец набросился на герра Мюллера, всецело оправдав свою репутацию смутьяна и требуя немедленно объяснить, по какому праву сеньор Мюллер чинит откровенный произвол, каковы обвинения, в чем претензии, отчего нарушена дипломатическая неприкосновенность посольства (хотя отлично знал — для Святой Церкви государственных границ не существует), и так далее до бесконечности.
