Любовь Колесник - Витязь. Содружество невозможных
Орк замер, не сводя жадного взора с контейнера на колесах, который толкали перед собой славные аппетитные девицы. В нем, в контейнере, уляпанном постерами с лозунгами, торчало штук двадцать саженцев липы — зеленых и ярких, как победные флажки.
Липы.
— Стой, Абрам, — сказал Котов и рыскнул к девицам.
— Привет, привет, лапушки! И куда же вы такие?
— На набережную, — охотно ответила одна, — будем деревца сажать вот. Флешмоб!
— Аллея Консолидации! — веско сказала другая девушка и чуть выставила грудь.
Парень перед ней был замученный, пропыленный, но очень интересный.
— Спасибо! — И Котов, подхватив одному ему ведомую путеводную нить, рысью бросился на набережную, даже не муркнув напоследок. Абрам рванул следом.
И вовремя.
Бетонированный скат, уходящий к Москва-реке, был слишком крут. Эльф в оббитой и изъязвленной ядом кольчуге, грязный, словно из ада, с руками, покрытыми кровью, с трудом держался у кромки мутной серой воды, сдирая ногти о рукотворный камень. Золотые волосы полоскались в грязной воде, полоскались и тонули.
Котов мейн-куном скакнул за перила, соскользнул вниз, шаркнув подошвами давно не гламурных кроссовок по бетону. Оглянулся на дверга, который протягивал ему руку, влепил ладонь в захват. И потянулся пальцами к узкой кисти. Тайтингиль вцепился в него крепко, отчаянно; Абрам крякнул, и мало-помалу все трое снова оказались на набережной.
Узкая полоска вскопанной земли между бетонными проезжими полотнами, подготовленные ямы и полуголые красотки вокруг. С саженцами лип. И трое странных мужчин: двое держали под руки третьего, который выглядел так, будто побывал в мясорубке.
Эльф был не в себе — заторможенный, ошарашенный. Содрал кольчугу, прошипев мучительно:
— Жжется…
Зашвырнул металлическое полотно в реку и почти повис на руках Котика. Сердца колотились совсем рядом, к орку возвращалась способность нормально дышать. И они дышали — в унисон.
— Тайтингиль, — шептал Котяра. — Тай, ох, ты налуга-ал…
— Не усекай, — выдохнул эльф. — Не усека-ай…
Давешняя девушка осторожно подошла, балансируя на каблучках, спросила, трогательно вытягивая шейку:
— Что это с вами?
— А это, милочка, и есть — консолидация, — буркнул Абрам. — А ну, пошли, пошли, живо, пошли же! — выдохнул, сжал черную бляху на шее и тихо забормотал благодарственные слова высшим силам, не то на иврите, не то на ином наречии, которого юная Москва-Сити еще не слышала.
Спустя три минуты орочий автомобиль проскочил шлагбаум и залип в московской пробке.
Гном сидел сзади, поджав ноги, недобро косясь на черный мешок с телом. Тайтингиль почти лежал на откинутом в диагональ переднем сиденье. Волосы в черных потеках мазута, воняющие городской грязью, прихотливо вились по спинке. Глаза были полузакрыты, рот расслаблен, эльф то ли спал, то ли бредил, ему было очевидно плохо. Он то и дело поднимал руку к вороту и ослаблял его, будто что-то душило его — хотя окно в машине было открыто настежь.
— Больно, — выстонал он.
— Тут, — хрипло сказал орк, глядя на тревожный, заострившийся профиль витязя, — недалеко есть парк старый, с липами. Мне кажется, тебе надо, эльф.
— Да, — отозвался еле слышно. — Мне надо, оруженосец, сделай.
— Я оттуда уйду от вас, — сказал Абрам. — Но не забудь, орк Диман, про, — он показал глазами вниз, — про то, о чем говорили с тобой.
— Я понял, понял. Все сделаю. Тай…
— Н-не…
— Тайтингиль!
Орочья лапа сомкнулась на бессильных, как обескровленных пальцах витязя, сжала с силой, до боли.
— Я здесь, — одними губами ответил эльф.
Десять минут спустя Котов уже усаживал его на лавочку в парке, а деловитый гном, забрав свое снаряжение, споро удалялся, на ходу разговаривая по телефону. Котов стрельнул в широкую спину глазами и привычно заметался, не зная, что сделать сначала — расспросить Тайтингиля или помочь ему подняться, подойти к дереву, дающему силы.
Вышло — одновременно; нолдоринец поманил его ладонью и поднялся, опираясь на плечо оруженосца.
— Витязь, витязь… что Цемра? — осторожно поинтересовался орк. — Мертва, мерртва, да? Как все было?
Тайтингиль с его помощью сделал несколько замедленных, будто деревянных шагов. И тяжело задышал, положив руку на кору дерева.
— Я не ошибался, когда говорил о серьезности противника. Цемра — это огромное, небывалое зло. Она во плоти и нет — одновременно. Полетела, понесла меня. Мы боролись… вцепилась в волосы…
— Ну как обычно, — невесело усмехнулся Котов. — Как обычно, эльф. Ты-ы…
— Я… И все-таки она ушла, — выдохнул эльф. — Ушла. Меня… я… веревка какая-то, железная веревка, как это? Трос? Трос. Больно. Больно. Она тянула меня на дно этой реки, мертвой, гнилой реки. Не мог дышать, плыть. Сражались под водой. Но она ушла.
Краски начали возвращаться на лицо Тайтингиля. Он стоял, уперев руки в ствол старой огромной липы, свесив волосы до земли. Дышал — жадно, прерывисто. Кривил рот, похожий на шрам, — эльф был изранен, ему было больно. Ноздри трепетали, вбирая запахи — его изорванная одежда несла мириады злых смрадов этого искажаемого мира. Ядовитая река, ядовитая вода.
— Хорошо, что ты не ушел, витязь, — тихо сказал Котов. — Ты такой молодец, что уцелел. Я понял, когда думал, что ты… что ты погиб…
Эльф, слегка очухавшись, повернулся к нему. Смотрел прямо, молча.
— Знаешь, я за эти минуты, сколько их было, — понял рассуждения всякие… про смысл жизни, — сдулся орк. Пафос ему не давался никогда. — Понял… и… — Он вскинул глаза, достал из кармана пошарпанные в бою, но еще живые очки с синей радугой стекол, нацепил на нос. Отмахнул широкой лапой: — А ну это в задницу. Водки хочу. Не пью я, но водки сейчас, стакан. И спать. Выпьем, эльф? Выпьем?
— Выпьем. Создатель, как больно. — Витязь поежился.
— Тебя такими вольтами, видно, долбануло, — усмехнулся орк, — что неудивительно. Ох, ну как же ты, как же ты смог ее победить, это такой ужас, я как вспомню-у-у-у…
— Я — да. Не победить — изгнать. На время. Но только потому, что она была изменена, паучиха. Что-то произошло с ней. Слабее она была как боец, менее подвижна. Каким-то чудом я вышвырнул ее за пределы. Каким-то чудом, орк. Ладно. Это не важно. Я выжил и хоть отчасти сделал необходимое.
Котов медленно мигнул.
— Тайтингиль, — сказал тихо. — А вот что ты такое сказал: «изменена»? И Абрам все твердил про какую-то свадьбу ее, и сама она хвасталась. Тайтингиль?
Нолдоринец вскинул златоволосую голову, щурясь.
— Изменена, — сказал он. — Она… понесла, понимаешь? У нее будет потомство.
