Анна Мистунина - Искупление
— Кати! — раздался далекий зов. — Мы закончили!
Мгновение Кати еще стояла, не открывая глаз — чтобы рывком оторваться от ствола и пойти на голос.
Молодой дикарь Бетаран являл собой потрепанное воплощение недоверия и неприязни. Его левая щека цветом заметно отличалась от правой, на алом фоне отчетливо белел отпечаток узкой ладони. Все это, впрочем, не помешало ему приветствовать Сильную учтивым поклоном. Кати кивнула в ответ. Тагрия тем временем что-то нашептывала лежащей Море, поглаживая ее перья в опасной близости от смертоносного клюва. Грифоница, к счастью, не возражала. Подумав было, что дикарка пытается показать брату пример храбрости, Кати тут же поняла свою ошибку: Тагрия от души наслаждалась каждым прикосновением. До чего все-таки отчаянная!
— Нам пора, — сказала Кати. — Готовы?
Тагрия вскочила.
— Да!
Мальчишка явно не разделял ее энтузиазма. Его страх почти граничил с безумием — обычная реакция дикарей на грифонов. Тагрия открыла рот для гневной отповеди. Кати жестом остановила ее.
— Бетаран, — сказала она. Тот перевел глаза со страшного грифона на страшную колдунью. Кати поймала его взгляд и удержала. — Если не справишься с собой, я сделаю так, чтобы ты не боялся. Понимаешь?
Он кивнул.
— Прекрасно. Садитесь.
Угроза подействовала — Бетаран в достаточной мере овладел собой.
— Ну, Таг, — пробормотал он сестре, усаживаясь на спину грифоницы, — дождешься ты у меня!
Кати сделала вид, что не услышала. Тагрия — тоже. Мора тяжело взмыла над лесом, взяв направление к югу, к вожделенной для народа Владеющих Силой столице.
— Держись, милая, — прошептала Кати на родном языке. — Не такая уж они ноша. Зато мы с тобой увидим Храм…
Назойливые страхи Бетарана стали тухловатой приправой к путешествию, которым наслаждалась разве что Тагрия: она была спасена вместе с братом и летела на грифоне навстречу своему принцу. Кати пристально вглядывалась в линии будущего, как никогда прежде досадуя на их зыбкость и нечеткость. Почти ощупью пробиралась она сквозь густой туман к тлеющим маякам возможностей. Любой неверный шаг мог сделать вероятное неисполнимым, а недопустимое — неизбежным. Картины изменялись, наплывали друг на друга. Различимыми оставались два пути: Амона и ее собственный. Первый горел полнотой красок; второй терялся в полумраке.
Вечер застал их над чередой буковых и ясеневых лесов, характерных для центральной части Империи. Дикарские города прятались за мнимой надежностью толстых стен, охраняемых неусыпными стражами-жрецами, но сам воздух над ними, казалось, был соткан из страха. Мора с натугой взмахивала крыльями. Людские эмоции добавляли тяжести ее и без того немалому грузу.
— Отдохнем до утра, — сказала ей Кати. — Выбери место подальше от них всех.
Вскоре грифоница опустилась на берег одного из нешироких притоков Лунды. Медлительный поток серебрился в угасающем свете; над самой водой перешептывались, поигрывая шишечками и юной листвой, заросли ольхи. Мора облегченно растянулась на траве. Тагрия и Бетаран дружно растирали затекшие ноги. Кати спустилась к реке и остановилась, глядя вниз. Над поверхностью воды взлетали и падали обратно мелкие рыбешки. Частые круги разбегались от них, как от дождя.
Неловкие шаги вспугнули ее задумчивость. Тагрия встала рядом. Посмотрела на реку, потом на Кати.
— Вода еще холодная, я знаю…
— Думаю, мы можем себе это позволить, — улыбнулась Кати, догадавшись, как хочется дикарке смыть с себя даже память о недолгом рабстве.
Лохматая голова Бетарана появилась наверху, когда Кати сворачивала снятую одежду. Тагрия, повизгивая, уже входила в воду. Мальчишка возмущенно фыркнул, исчез, выглянул снова — на сей раз украдкой. Кати выпрямилась и неторопливо пошла к воде, оставив его разрываться между любопытством и возмущением. Бессчетное множество раз Сильная купалась в присутствии рабов; не было никаких причин менять привычки теперь.
С берега опять долетело фырканье — громкое, вызывающее. Бетаран побежал и скрылся в зарослях ольхи ниже по течению. Тагрия с беспокойством глянула вслед.
— Не переживай, — сказала ей Кати. — Если он решит сбежать, я почувствую.
— Нет, он меня не бросит, — Тагрия вздохнула. — Надеюсь.
Кати вошла в воду с головой. Вытянув руки, поплыла. В сравнении с горным потоком Долины вода казалась теплой. Тагрия по-собачьи барахталась позади, отплевывалась и распугивала рыб. Замерзла она быстро — когда Кати вернулась к берегу, дикарка давно уже сидела, расчесывая пальцами мочалку мокрых волос. Кожа ее была синеватой и пупырчатой.
Прохладный ветер с запахами поздней весны гулял над рекой. Кати позволила ему обсушить мокрое тело и только потом потянулась за одеждой. Тагрия с отвращением взглянула на свою кучу тряпок:
— Их только выкинуть.
— Действительно, — согласилась Кати, встряхивая костюм. — Но если ты не планируешь лететь дальше голой, придется их надеть.
— Как я появлюсь там… в таком?
— Ты появишься там живой, девочка. Опомнись. Какая разница, во что ты будешь одета?
Тагрия печально скривилась, но все-таки принялась натягивать рубашку.
Поднявшись по берегу наверх, Кати легла в траву рядом с Морой. Вытянулась вдоль грифоньего бока, вдыхая густой аромат шерсти, и незаметно уснула.
Разбудила ее осторожная возня: Тагрия устраивалась клубочком между передних лап грифоницы. Мора задумчиво наблюдала за ней, не проявляя ни одобрения, ни недовольства. Бетаран, как оказалось, крепко спал у другого ее бока.
— Как тебе удалось уговорить его не бояться грифона? — спросила Кати.
Тагрия хихикнула.
— Он замерз. Сначала спал в сторонке, а потом я его сонного перетолкала.
Тонкий серпик месяца одиноко бледнел над рекой. Звезд не было, но серый полумрак почти не мешал зрению.
Увидев, что Кати села, Тагрия тоже раздумала спать.
— Есть хочется, — сказала она. — Никак не заснуть.
Кати вздохнула — удивительно, до чего плохо ей удалась роль няньки.
— Я действительно об этом не подумала.
— Разве ты не голодна? — спросила Тагрия.
— Голодна. Но пройдет несколько дней прежде, чем это станет серьезной проблемой.
— Я так не могу.
— Тебе пришлось бы научиться, реши ты действительно стать магом. Потребности тела не должны тобою управлять.
— Я очень хочу, всегда хотела, — прошептала Тагрия. — Кати… может, ты согласишься меня учить?
Невиданное в своей дерзости предположение вдруг показалось возможным. Или, хуже того, — желанным.
— Нет, девочка моя. Не соглашусь. К сожалению. Возможно, при других обстоятельствах… Я была бы рада, но не теперь.
