Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ) - Чуринов Владимир
— Ни в коем случае, — человек в черном был серьезен и сдержан. — Это лишь интерес к методам церкви, не более.
— Опасный интерес, впрочем, ничего крамольного в ответе на него я не вижу — результаты бывают просто неожиданно продуктивны. Ведьмы коварны и осторожны, чернокнижники хитры и опасны, но никто не может полностью контролировать свое поведение, а Шваркарас многолюден. Кто-то где-то всегда что-то видел, и спрашивать нужно в первую очередь в таких местах, среди бродяг, крестьян, наемников и, конечно же, воров. Крестьяне много лучше господ знают своих соседей и места где живут, прочие же постоянно в пути, в поисках хлеба насущного, много видят, много помнят, и знают немало.
— Весьма мудрое замечание, — вновь улыбается Уильфрид. — Никак не ожидал, что за вашей молодостью скрывается такая опытность, но что, если не секрет, вы будете дальше с теми, кого отобрали?
— Я по-прежнему склонна считать это лишь любопытством.
— Всецело заверяю вас в этом.
— Дальше я найду хороший подвал, — Жанетта наклоняется к черному человеку, — и буду их пытать, пока они не вспомнят все подробности дел, о которых заговорили. Часть из них что-то скрывает, вторая не договаривает. А двое или трое в сговоре и пытались сбить меня с верного следа намеренно, а значит, они что-то знают, и скоро это буду знать я.
— Бесподобно, — искренне восхитился Вульфштайн, но голос его был чуть заметно насмешлив. Минутное наваждение молодости и обаяния девушки вновь развеивается, уступая место образу сурового, неподкупного инквизитора.
— Именно, — победно улыбнулась де Пуатье, не замечая странного оттенка. Она довольна собой — верный путь указан Единым.
— И еще один, последний вопрос. Мне довелось поговорить с одним из местных, до вашего прихода, похоже, многие здесь любили почившую ведьму, и были ей весьма благодарны за добрые дела. И, похоже, мало кто из них верит, что ведьма могла совершать столь гнусные поступки, кои вы ей приписываете.
— Хорошее замечание, — улыбка охотницы становится зловещей. — Открою вам, мой друг, секрет — ведьмы не живут в избушках на курьих ножках в лесу. Не живут они и в темных замках, сотрясаемых раскатами грома и молниями, те ведьмы ушли в небытие вместе с Эпохой Черного Неба, когда они правили миром. Ведьмы живут среди людей: среди аристократов свои, среди крестьян свои, в городах… и в городах тоже. Они стремятся стать незаменимыми, погружая окружающих в тенета своей лжи, порока, обмана. Они делают так, чтоб их захотели покрывать, если что-то пойдет не так, и потому они творят так называемое добро, выполняют обязанности повивальных бабок, дарят детишкам подарки, приходят показывать чудеса на свадьбы и праздники. Они замыливают взгляд селян, когда начинают пропадать дети. Когда в лесу начинает пропадать чуть больше лесорубов, чем следовало. Когда зимние ночи становятся холоднее, чем должны. Селяне уже не подозревают «святую» ведьму, нет, более того, они идут к ней за помощью, с просьбой защитить, оградить, утешить, покупают амулеты, несут подарки, отправляют дочерей помогать ведьме по хозяйству… — Жанетта больше не улыбалась. — Что они наговорили вам? Она лечила? Помогала при родах или способствовала абортам, защищала крестьян от злых господских солдат или еще что-то в этом роде? Еще бы, и потому, когда у этих ленивых скотов болел пальчик, они бежали к ней, а не ехали в ближайший монастырь Бога-Целителя. Они шли к ней за утешением и помощью в улучшении урожая вместо того чтобы за честную десятину позвать священника Бога-Пастыря. Я узнала о том, что здесь что-то не так, когда местный священник сообщил в орден, что паства перестала быть откровенной с ним, а многие стали пропускать службы. Они тупы и ограничены в своем стремлении к комфорту, в своих маленьких закрытых мирках, они оказываются столь слепы, что готовы любить и обожать ту, которая вот-вот сожрет их с потрохами. За это краткое уютное блаженство дурачье платит своими бессмертными душами. А я лучше разрушу их тела, чем стану подкармливать чернокнижников! — последнюю фразу охотница произнесла на весь зал, осмотрелась, увидела ужас на лицах и смущенно умолкла, затем продолжила. — И только из-за того, что вы спасли меня на той опушке, я не спрашиваю, кем был тот, с кем вы говорили, и что вы делаете в этом вертепе, Уильфрид. Однако мое терпение не безгранично.
Человек в широкополой шляпе молча встал, глубоко поклонился девушке в красном плаще, развернулся на каблуках и быстро покинул харчевню.
«У каждого своя правда».
Изящество рутины
Марк де Эль, обитавший в добротном, но не роскошном одноэтажном особняке, окруженном необходимым минимумов хозяйственных построек и небольшим диким парком, оказался вежливым и гостеприимным хозяином. Антуану он выделил место для ночлега в правом крыле шестнадцатикомнатного здания. Это была довольно крупная уютная комната с большой кроватью, вместительной бадьей-ванной, огромным окном, забранным некачественным, но настоящим стеклом с видом на заросший вьюнком и вереском парк со старыми, внушающими чувство умиротворения, деревьями. К комнате прилагалась симпатичная служанка, на четверть носившая в крови отметину рода людей-зайцев, что выражалось в симпатичных пушистых заячьих ушках и пушистом хвостике, располагавшемся чуть повыше аккуратной попочки, в остальном же это была нормальная женщина, весьма страстная к тому же.
Не обманул Марк и касательно развлечений, коим во множестве предавались немногочисленные, но веселые аристократы Никкори-Сато. Прожив в гостях у сенешаля всего-то десять дней, драгунский лейтенант ус пел поучаствовать в трех дневных охотах, двух небольших балах, которые давала в своем замке графиня, ну, и в великом множестве пиров и пирушек с уже упоминавшимися господами из трактира «Голова Великана», в ходе которых Антуан уверил обжору Торна де Шальгари, что буде он отправится в Люзецию, то будет хорошо принят в столице, ибо там обожают людей, способных много есть и ценить изящную кухню. Алексу де Гизари он отсоветовал пытаться начинать учиться магии, ибо сия наука постигаться должна с детства, и отметил, что молодому книгочею более пошло бы отправиться учиться в университет или же поступить в обучение к какому-нибудь достойному колдуну, ибо магия требует таланта, а колдовство — усидчивости. Дирк де Кабестэ отменно помогал драгуну не терять боевую форму, неизменно каждый день посвящая пару-тройку часов фехтовальным спаррингам, оказавшись в этом деле умельцем, но не виртуозом. Для своего же рачительного хозяина де Рано пообещал узнать о возможностях контрактов на снабжение армии для Никкори-Сато. Хотя гостеприимный Марк продолжал надеяться на большее со стороны «постояльца», проявлявшего все больше интересных и подозрительных странностей типа любви к ночным прогулкам.
Само собой, довелось коронному лейтенанту познакомиться и с графиней Стефанией, оказавшейся чуть полноватой женщиной лет тридцати-тридцати пяти, сохранившей свежесть молодости и блиставшей горделивым аристократизмом в купе с безупречными манерами. Столичный офицер был ласково принят хозяйкой окрестных земель, он был приятен в общении и обходителен, а графиня постепенно приближалась к тому возрасту, когда красивый мундир и сила молодости начинает оказывать на женщин особенно сильное впечатление.
Двор графини был невелик, и особо помимо означенных аристократов там выделялся лишь известный в узких кругах ученый, Алан де Мелонье, естествознатель, алхимик, энциклопедист, травник и поборник высокого искусства механики, кою даже пытался некогда изучать у гартарудов и в Сетрафии. Сей фрукт также, благодаря красоте своей и экзерсисам поэтическим, был всеобщим любимцем, как при дворе графини, так и соседей ее, в первую очередь при дворе Клермона Жана де Шаронье, который тесную с графиней дружбу водил. Где, к слову, так же обреталась и сестра Алана — Лили Бартолла де Мелонье, отличавшаяся кротким нравом, скромностью и музыкальными дарованиями. В первую голову, Алан был популярен среди дам, как благородных, так и сословия подлого, и часто злобу на него местные купцы да фермеры имели за поруганных жен и дочерей. Говорили даже, что лакеи часто видели его после балов и приемов вечерних, порою темной, возле покоев графини гуляющим. Впрочем, от слухов мрачных, а в большей степени от кулаков крестьянских да купеческих, берег молодого ученого его друг и товарищ, в гостях у него находившийся — монах святейшего Ордена Норманитов, брат Бенедикт. Сей мрачный субъект, когда не сопровождал Алана и не спал, практиковался во владении клинками — норманитскими ножами особыми. Кои у них на каждый случай разные были — прямые да обоюдоострые на людей, сиречь еретиков да врагов церкви злостных. Зазубренные да несколько лезвий имеющие — дабы цельные кусцы мяса вырывать из жертв, и кости ломать — на нежить богопротивную, кою, чтобы издохла, только на куски рвать и надо. И другие были особой закалки — на хаос, на демонов, на нечисть и прочие. И до такого истовства доходил Бенедикт в бдениях своих воинских, что даже светиться начинал от благодати тем же золотистым духовным светом, которым, как мы ранее видели, при благословении Жанетта, охотница на ведьм, паству одаривала.
