Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ) - Чуринов Владимир
— Нет, святость имеет свойство выветриваться, а я не слышал о достойных служителях Единого в округе…
— Каждый служитель Единого достоин, ибо он признал их! — горячо возразила Жанетта.
— Возможно. Так или иначе, это было холодное серебро. Всегда ношу одну пулю с собой. В Кампани много нечисти.
— Я бы, конечно, еще поразмышляла о том, сколь много еще трудов предстоит слугам его на благо всего рода людского, но похоже я скоро истеку кровью, вы мне не поможете в перевязке? — спросила де Пуатье, бледнея, но очень спокойным голосом.
Раны оказались довольно серьезными: помимо вывернутой ноги у охотницы были четыре кровоточащих дыры в боку и распоротая когтями оборотня рука. Уильфриду пришлось разоблачить девушку, освободив ее от плаща, камзола, жилета и батистовой белой рубашки. Стараясь не слишком глазеть на модное кружевное белье (даже у служительниц культа есть свои пунктики), он перевязал Жанетте руку и бок. А также по ее просьбе развел костер и, вскипятив воду, вылил в котел содержимое небольшого флакона тонкого стекла, который нашел в седельной сумке, следуя инструкциям охотницы.
— Через полчаса помажу раны, и уже завтра буду как новая, благодарю за помощь.
— С моим великим удовольствием… эээ… святая мать?
— Пока еще сестра, — улыбнулась де Пуатье, — но теперь и до рукоположения недалеко. С вашей неоценимой помощью.
— Что ж, если позволите, не буду более стеснять вас присутствием своей персоны, — поклонился Вульфштайн, — меня еще ждут дела.
— Со мной будет теперь все в порядке. Позвольте напоследок…
Жанетта произнесла нараспев: «Единый, как в небесах, так и на земле, промеж всех смертных духом и делом пребывающий, да будет вечно Господство Твое, благослови сего раба своего покорного на дела во славу твою добрые и благородные, не оставь сего скота своего смиренного в благости своей, вовеки!» Из ее рук изошло золотистое невесомое сияние, окутавшее Уильфрида ощущением тепла, заботы и нежности. Впрочем, это чувство длилось не более пары секунд и означало, что Жанетта очень сильна в своей вере, ибо на самом деле человек в широкополой шляпе не признавал Единого, а значит и благословение ему не могло принести пользу. Очень скоро он почувствовал холод и пустоту внутри — побочный эффект не сработавшего благословения — и ненадолго даже позавидовал людям, у которых есть такой бог и такие пастыри. Он раскланялся перед охотницей, сделал знак круга, прочертив его по часовой стрелке, и удалился, по дороге ловко выковырнув дагой из головы поверженной ведьмы серебряную пулю.
Охотница на ведьм проводила своего спасителя тяжелым, вдумчивым взглядом. Она не верила в случайности. Но и не ощущала прямой опасности со стороны этого человека. Значит, решила она, это был дар Единого, который привел этого человека сюда, чтобы помочь в борьбе. Господь следил за ней, и так было всегда. В самые тяжелые моменты ее жизни Единый указывал путь, протягивал руку помощи, оберегал «свою маленькую девочку», как иногда она представляла себя в Его глазах.
Это происшествие придало ей сил, несмотря на раны и лишения, охотница знала, что находится на верном пути. Пути, указанном Небом. Знание укрепило ее волю. Решимость сейчас очень нужна была священнице. Ибо она собиралась творить страшные дела. И Он благословил ее.
Еще Жанетта подумала о человеке в широкополой шляпе. Это был страшный человек. Опасный и жестокий. Прагматичный и наверняка скупой на эмоции. Он убил ведьму недрогнувшей рукой, будто и убивать, и встречать таких тварей ему приходилось неоднократно. Он убил, а потом спокойно вел светскую беседу. Это был страшный человек. Но охотница не боялась его. Де Пуатье вообще ничего не боялась. Это был ее путь. Еще до того, как она отправилась в монастырь, дабы служить господу, она запомнила фамильный щит. Стальные буквы девиза гласили: «Страх — это я!» И с тех пор она никогда не боялась. Жанетта всегда побеждала, ибо знала, тем особым знанием, которое даруется маньякам и фанатикам (хоть и не считала себя ни первым, ни вторым) — она страшнее любой опасности, с которой может столкнуть ее судьба и Воля Его.
Продолжив свой путь, Уильфрид сумел немного поразмыслить о прошедшей встрече. Шваркарас пестрит священниками самого разного сорта, есть среди них люди праведные, благочестивые, честные. Есть, как и в любой церкви, стяжатели, использующие сан ради власти и обогащения. В зависимости от орденов и обетов, священники эти могут быть склонны к жестокости или, наоборот, представлять образец доброты и милосердия. Каждый орден, каждая церковь и каждое церковное общество накладывали на своих служителей, какими бы они ни были ранее, свой особый, сильный отпечаток. Жанетта принадлежала к ордену охотниц на ведьм — одному из самых мрачных и жестоких орденов. Ордену, руки которого, как говорила молва, были по локоть в крови. Охотница показалась Уильфриду приятной и благочестивой девушкой, а нежные черты обманчиво детского личика непроизвольно вызывали доверие, теплые, дружеские, если не сказать больше чувства. Но человек в широкополой шляпе видел, как сражалась женщина, непреклонно и уверенно. В ней не было страха, не было сомнений, она нашла своего врага, загнала и уничтожила. Не без помощи. Но важно другое — милая, вежливая и образованная Жанетта принадлежала к особому виду священников, как редкому, так и страшному. За ее благочестием скрывалась стальная воля и готовность любой ценой выполнить свой долг. Сомнения и сожаления не были присущи таким священникам, а люди для них представлялись лишь подзащитными, пока они были на стороне Господа, и мишенями при смене сторон. Он не знал, стала ли она уже холодной, отстраненной, безразличной к боли и страданиям рациональной фанатичкой. Но подозревал, что очень скоро Жанетта сможет стать одной немногих, даже среди представительниц своего ордена, кого молва напополам зовет святой или чудовищем.
Судьбы в «Крысином Хвосте»
Теперь его ждал «Крысиный Хвост».
Харчевня была полна дыма и смрада. С прошлого раза ничего не изменилось, все те же мрачные, часто увечные, изуродованные люди, все те же беседы полушепотом, о горе все чаще и реже — о счастье воровском, недолгом.
Согнав от столика у стены двух прокопченных углежогов, присел, скрипнув лавкой, так, чтоб можно было обозревать зал и вход, черный человек с алмарским акцентом Уильфрид Вульфштайн. Кивнул виночерпию, что стоял у бочки, окруженный страждущими, ожидающими милости со стороны пирующих. Принесли виноградной водки, злой и кислой. Напротив Уильфрида плюхнулся тощим задом на скамейку Рен Кот, жадно хлебнул из протянутой оловянной чаши, крякнул и занюхал рукавом. Выпить было приятно, да и говорить с черным нелюдем так было легче. Рука, на которой не хватало мизинца, была замотанная в относительно чистую тряпицу.
— Рассказывай, — голос сухой, жесткий, деловой.
— Человек это мирный, ученый, книгочейный, однако боится кто-то за него, охрану из опытных нанимают. Звери, не люди. Клаусу за то, что возле поместья крутился, когда поймали, нос отчекрыжили, видать, нужный он кому-то. Ездиет, говорят, к графинюшке нашей, кочергу ей в место причинное, да к маркизу, гуляет редко, все больше дома торчит. Больше не вызнали пока, — парень перевел дух и опять хлебнул водки.
— Молодец, ты поведал вещи очевидные, теперь ищи среди них зерна тайного, запоминай, выискивай, подозрительное усматривай и мне докладывай, в следующий раз послезавтра.
Рен буркнул: «Да у благородных все, сука, странное!» и собрался уходить.
— Стой, — голос застал Рена в полуприседе, — ты, случаем, не знаешь женщины, видимо из деревни, что к северу отсюда, в получасе езды максимум, чернявая, чуть полная, красивая, черное платье носила.
— Носила?! — вырвалось у Рена. — Это Анцента, — затараторил он. — Знахарка наша местная. Она мне палец залечила, когда вы отчекрыжить изволили, и наших часто пользовала, из тех, кого патруль не добил. И девок, если у кого роды тяжелые, всегда выхаживала, а тем, кого, например, господин проезжий у деревца приголубить решал, она потом помогала от бремени неправого избавиться. Скотину лечит… ну и все такое… а по ночам, — Рен зажмурился от приятных воспоминаний, — к серой речке у болотца купаться иногда ходит, без ничего совсем…
