И уйти в закат (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич

— Зачем ты принесла на мою проповедь пистолет? — спросил он.

— Времена нынче неспокойные, — сказала я. — И я боялась, что в номере отеля его могут украсть.

Он вздохнул и почесал подбородок.

— Знаешь, сестра, я ведь первый раз с этим сталкиваюсь.

— С чем?

— С ложью, — сказал он. — Я знаю, что ложь существует, что другие люди постоянно обманывают друг друга, а чаще всего пытаются обмануть самих себя. Но до этого момента мне никто не лгал.

— Должно быть, ты вырос на необитаемом острове, — но если он говорит правду, то я ему даже завидую немного. Мне-то все врут. Ну, почти все.

— Нет, — сказал он. — Но в разговоре со мной даже самые отъявленные обманщики, самые закоренелые лжецы говорят правду. Ведь именно правду я желаю услышать от них. От всех.

— Правда и то, что ты хочешь услышать — это немного разные вещи, — сказала я.

— Не в моем случае. Я спрошу еще раз, и теперь ты скажешь мне правду. Зачем ты принесла на мою проповедь пистолет?

— Сразу после проповеди я собиралась охотиться на уток.

Дон хмыкнул. Должно быть, он знал, что с пистолетом на уток не охотятся. Особенно в Техасе.

— У меня никогда не возникало нужды этим заниматься, — сказал Питерс. — Но мне известны и более традиционные способы заставить человека сказать правду. Как медицинские, так и более… травматические.

— Сегодня прекрасный день для пентотала и пыток, — согласилась я. — С чего начнем?

Для страха есть место там, где живет надежда. Когда ты подходишь к последней черте, когда ты понимаешь, что терять особо уже нечего, страх исчезает. Появляется злое веселье. Или отчаяние. Или вообще ничего не появляется, просто пустота.

Но бояться уже нечего.

— Я предпочел бы обойтись без радикального воздействия, — сказал Джеремайя. — К чему нам плодить насилие в этом мире, сестра? Его и так достаточно.

— А что там было в «Континентале»? — поинтересовалась я. — Массовый акт пацифизма?

— Иногда без этого не обойтись, — помрачнел Джеремайя. — Но я все еще верю, что мы можем договориться.

— Конечно, — согласилась я. — Переговоры у меня в крови. Как и насилие. Давайте, отвяжите меня от стула, и мы начнем договариваться.

— Мне рассказали о дорожном инциденте, — сказал Питерс. — Поэтому все пока останется, как есть. В том числе и для твоей безопасности, сестра. Итак, зачем ты принесла на мою проповедь пистолет?

— Мне посоветовали захватить его с собой, — сказала я.

— Кто?

— Какие-то люди, которые убеждали, что действуют мне во благо, — сказала я. — Вот прямо как ты сейчас.

— Что это были за люди?

— Теневики, — сказала я, решив, что черта с два я буду их выгораживать. Во-первых, если дело все-таки дойдет до пыток или пентотала, я все равно их сдам. Во-вторых, было только справедливо натравить Питерса и его шоблу на специального агента Джонсона и его шоблу. Этакий вариант жабогадюкинга, жаль только, что я вряд ли узнаю, чем он закончится.

— Люди теневого правительства?

— Ну да, теневики. Я же так и сказала.

— И что они хотели, чтобы ты сделала с этим пистолетом?

— Застрелила тебя, это же очевидно.

— Зачем?

— Они утверждали, что это каким-то образом поможет мне справиться со своими проблемами, — сказала я. Прозвучало достаточно абсурдно даже для меня, не знаю, что сам Питерс об этом подумал.

— Каким же то образом?

— О, там была целая теория, — я пожала плечами. — Но если отбросить все наносное и оставить только суть, я думаю, что они лгали.

— И тем не менее, ты согласилась?

— А у меня был выбор?

— Всегда есть выбор, сестра.

— Наверное, приятно об этом рассуждать, когда к стулу привязан кто-то другой, а не ты, — заметила я.

— Значит, люди теневого правительства знали, что ты способна причинить мне вред, — сказал Питерс, проигнорировав мою реплику по поводу стула. — Откуда?

— Полагаю, об этом лучше спросить у них, — сказала я. — Потому что я понятия не имею. У меня амнезия, помнишь? И это ни разу не выдумка. Я действительно ни хрена не помню большую половину своей жизни. И знаешь, что в этом самое веселое? Что это еще не конец. Это цикл амнезии, и я в любой момент, под воздействием стресса или пентотала, например, могу уйти в перезагрузку. И тогда тебе самому придется объяснять испуганной шестнадцатилетней девочке, зачем она здесь, и что вы, нехорошие взрослые люди, собираетесь с ней сделать.

— Ключевой вопрос, — сказал он. — Почему ты меня не застрелила? Почему выстрелила в ногу?

— Я тебя пожалела, — сказала я.

А сейчас я уже пожалела о том, что тогда его пожалела. Но в Далласе он не казался мне опасным психопатом. Шарлатаном — да, фриком — да, но я совершенно не могла знать, что то мое решение спровоцирует бойню и выйдет боком не только мне.

— Значит, в твоей душе еще есть добро, сестра.

— Конечно, — сказала я. — А еще я люблю петь цветочкам на рассвете.

— Что у тебя с рукой?

— Я их не чувствую.

— Боюсь, что это издержки твоего нынешнего положения, сестра. Но я спрашивал о другом. Что у тебя с той рукой, на которую наложен гипс?

— Я. Не. Помню, — сказала я.

— Как так, сестра?

— У меня амнезия, — сказала я. — Я помню события всего нескольких предыдущих дней. И когда я проснулась в начале этого цикла, рука уже была в гипсе. Понятия не имею, что со мной стряслось.

— А что сказали люди, притворяющиеся твоими друзьями?

— Что это был несчастный случай. Без подробностей.

— Я хочу посмотреть, — сказал он. — Ты не будешь возражать, если мы снимем гипс?

— А если буду? — спросила я. — А если там после этого все неправильно срастется, я так и буду всю жизнь… А, ну да. Валяйте, делайте, что хотите.

— Брат Дон, — сказал Питерс, не поворачивая головы.

— Конечно, Пророк, — сказал тот и вышел из амбара.

— Расскажи мне о себе, сестра Роберта, — попросил Джеремайя. — Кто твои родители? Ты ведь помнишь своих родителей?

— Конечно, — сказала я. — Мой отец — великий магистр тайного ордена ситхов, Владыка Дарт Кэррингтон, мясник приграничья. Моя мать — галактическая принцесса, которую он пленил во время подавления мятежа на Альфа Центавра. Она была так прекрасна, что при ее появлении меркли звезды и повышалась гравитация. Мой потерянный в детстве брат-близнец сейчас вырос и стал лидером сопротивления, говорят, что он один из лучших воинов галактики Млечного Пути, и сейчас он ищет меня…

Джеремайя Питерс поднял руку, останавливая мою речь.

— А что ты хотел услышать? — поинтересовалась я. — Мои родители — обычные люди, я выросла в маленьком городке, ходила в муниципальную школу, а дальше я ни черта не помню. Это довольно скучная история, и она ничего не объясняет. Думаю, что ответы, которые нужны нам обоим, находятся в той части моей жизни, которую я позабыла.

— Как я могу тебе верить?

— Добро пожаловать в реальный мир, брат, — сказала я. — Вопрос доверия — одна из главных проблем человеческого общения. Я понимаю, что ты вырос в стране розовых пони, но люди постоянно врут друг другу по любому поводу и даже без него. Не знаю, как тут у вас, но там, снаружи, все общество построено на сложной системе вранья.

— Именно это я и хочу изменить, сестра.

— Э… ты хочешь изменить человеческую природу? Не слишком ли амбициозные планы? Может быть, для начала стоит немного снизить планку? Попробуй, например, сделать так, чтобы в кинотеатрах запретили продавать попкорн. А то сидишь, смотришь на экране драматический момент, пульс учащенный, слезы на глазах, все такое, а кто-то рядом хрустит этой фигней, сбивая настрой…

— Для меня нет нерешаемых задач, сестра.

— Значит, насчет попкорна мы договорились?

Вернулся Дон, и мне не понравилось, что он притащил.

Он еле протиснулся в дверь амбара, волоча по полу здоровенный пень, предназначенный для колки дров. Когда он примостил эту корягу справа от моего стула, я заметила за поясом адепта большой плотницкий молоток.