Алекс фон Готт - Белый Дозор
— Алексей Викторович, я же знаю, кто за вами стоит, чей вы человек, тоже знаю, — вздохнул чиновник, — так что, как говорится, мне «и хочется, и колется». У вас возьмешь, так потом ведь проблемы могут быть, и скорее всего они у меня будут.
— Послушайте, уважаемый! Как вас там? — Лёша нервно передернул плечами. — Вы мне скажите, что вам конкретно нужно, и покончим с этим. Я знаю, в какой стране живу и как здесь принято решать вопросы, мне также известно. Правило системы гласит: «Не подмажешь — не поедешь». У меня с вами отношения предельно доверительные. Даю вам слово, что никто ничего не узнает, тем более что мой куратор со стороны администрации президента генерал Войтов в данный момент находится в госпитале.
— Да? А что с ним? — вкрадчиво поинтересовался чиновник.
— Ничего особенного, к счастью. Подагра, — солгал Алексей. — Ну, так сколько я вам должен, чтобы вы пропустили препарат в серийное производство?
— А если я вам скажу, что мне уже заплатили за то, чтобы это случилось как можно скорее? — совершенно неожиданно спросил чиновник и вопросом своим сильно озадачил Лёшу.
— То есть как это? — удивился Спиваков. — Вы меня разыгрываете? Сейчас не до этого! Я через сутки улетаю на Кам… кхе-кхе, простите, что-то в горле запершило, улетаю в теплые страны, я хотел сказать, и мне нужно решить с вами вопрос сейчас.
— Вам знаком Михаил Петрович Глинкин?
— Разумеется.
— Он весьма усердно хлопотал за скорейшую приемку этого вашего «чуда» и в том преуспел, — совершенно честно ответил чиновник, — так что летите вы себе спокойно куда угодно. Вы же в отпуск собираетесь?
— Да-да!
— Вот и отдыхайте. Когда вернетесь, всё уже будет готово. Глинкин хочет, чтобы ваш препарат производили его заводы — это же яснее ясного. Вот и «убедил», так сказать.
— Ну, тогда все понятно, — с облегчением выдохнул Лёша. — Да пусть производят, конечно! Чем я буду куда-то тыкаться, что-то кому-то объяснять, так лучше я у Глинкина размещу заказ, и дело с концом!
— Желаю здравствовать, — откланялся чиновник.
Лёша подивился проницательности и предпринимательской сноровке Глинкина. Лишь спустя несколько минут он вдруг отвлекся от текущих дел, потер лоб и подумал: «А откуда этот Глинкин, собственно, знает о препарате?» И хотел было продолжить дальше развивать свою мысль, но тут в дверь кабинета кто-то постучался.
— Войдите! — крикнул Алексей, и на пороге возник Квак собственной персоной.
— О! Александр Кириллович! — обрадовался Лёша. — Всегда вам сердечно рад! Как вы? Как выходные?
— Пожалуй, ничего особенного. Был на даче. Смотрел старые фильмы в новом качестве, спал…
— Вот как? Старые фильмы? «Семнадцать мгновений» в цвете не пытались смотреть? — поинтересовался Лёша, который всем задавал этот вопрос, поскольку имел на его счет свое незыблемое мнение.
— Ну что вы?! Как можно?! — по-настоящему возмутился Квак. — Это же преступление, так испортить великолепный, великий фильм!
Алексей буквально просиял. Ему стало очень приятно, как бывает приятно всегда, когда вдруг оказывается, что твой собеседник и коллега — еще и твой единомышленник, и у вас с ним общие предпочтения. Это сближает.
Лёша предложил Кваку присесть, стал рассказывать ему о планах, намеченных им по возвращении:
— Первым делом, разумеется, поставки в ведущие федеральные онкоцентры. Это в наивысшем приоритете, Александр Кириллович. Затем все переходим на осадное положение, весь коллектив института будет жить тут же, на территории «Альтаира», в щитовом городке.
— Это зачем же так по-спартански? — удивился Квак.
— Затем, что я из своей поездки планирую привезти кое-что особенное, — проговорился Лёша, но решил, что уж «своему-то» можно знать, и, понизив голос, признался: — Я, Александр Кириллович, улетаю очень далеко, на Восток.
— В Японию? — удивился Квак. — Вы же говорили вроде, что летите в отпуск куда-то на юг Европы? Так, кажется?
— Нет, не в Японию, — Лёша помедлил немного, потом решил: «Ничего страшного. Он же свой. Да и вылет уже совсем скоро. Что может произойти? Обязательно надо, чтобы кто-то знал, куда я собираюсь, а то мало ли…» — Я на Камчатку лечу, — выдал свою тайну Лёша. — И не в отпуск, совсем не в отпуск. Я работать там буду, искать…
— Искать будете? — живо заинтересовался Квак. — Что же вы там собираетесь найти?
Лёша понял, что зашел слишком далеко.
— Простите, Александр Кириллович, но я верю в приметы. Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Простите, но я не могу вам сказать. Прошу понять меня правильно.
— Ну, как вам угодно, как вам угодно, — с показным равнодушием в голосе и в жесте вяло поднятой руки ответил Квак, — я вас не неволю, боже упаси. А вы что делали на выходных, Алексей Викторович? — сменил тему коварный заместитель директора, не ожидая, что его вопрос вызовет такую реакцию: Лёша густо покраснел, прямо зарделся, пробормотал что-то невнятное, потом, словно опомнившись, взял себя в руки, и лицо его приобрело прежний оттенок.
— Если совсем честно, я слегка выпил во время банкета в пятницу, а потом прилично напился в ночь на субботу и все два дня страдал абстинентным синдромом, а проще говоря, похмельем. Я же вообще не пью. Ничего и никогда. А здесь… — Лёша махнул рукой. — Я чуть не убил себя, вот что значит монголо-татарское иго для нас, славян. Благодаря его наследию у нас в организме совершенно отсутствуют необходимые для переработки этанола ферменты, печень отказывается нейтрализовать алкоголь, похмелье жутчайшее, а доза-то, признаться, детская. Кому сказать — засмеют! Чекушка водки!
— Может, какая-нибудь некачественная водка, мало ли… Значит, на Камчатку вы, — задумчиво произнес Квак, глядя куда-то мимо Лёши и старательно изображая перед ним свою детскую мечту о дальних походах. — Эх, и я бы с вами махнул! Ведь ни разу там не был, а говорят, там красотища невероятная! Край Земли… Возьмите меня с собой? Нет, я серьезно! — загорелся было идеей Квак, про себя лихорадочно соображая: «Если он найдет что-то, там его и закопать». Но столь очевидному (для людей знающих) Квакову коварству не суждено было сбыться. Лёша сразу же и категорически ему в этом отказал:
— Простите, Александр Кириллович, но что мое, то мое. А потом, я уже давно привык быть один. Так лучше получается сосредоточиться. И кроме того, возьми я вас, кто же станет контролировать выполнение текущих дел здесь? Институт нельзя оставлять совсем без руководителя! Вспомните, что случилось с французской армией после отъезда Наполеона из Москвы.
Квак обратил всё в шутку: мирно поднял руки, показывая, что он и не смеет ни на чем настаивать и всё прекрасно понимает. Мечта — есть мечта, это такая вещь очень индивидуального пользования, нельзя ее нарушать посторонним вмешательством.
— Вот вы говорите, что привыкли путешествовать в одиночку. Позвольте задать личный вопрос? — изменил вектор беседы Квак, и Алексей кивнул: «Спрашивайте». — У вас есть друзья, подруги?
Лёша с сожалением развел руками:
— Друзья все, кто в бизнесе, кто где-то еще. Словом, в делах. А подруги… Их количество, превышающее одну, требует немало свободного времени, а также известной страсти к переменам и разнообразию в плотских утехах. Мужская, конечно, история, но я в нее как-то не попал. У меня была подруга… — Он осекся, понял, что сейчас все предметы вокруг потеряют резкость, и этот Квак, который на подсознательном уровне всегда вызывал у Алексея скрытую в тумане неприязнь, станет свидетелем его глубокой, очень личной драмы.
— Извините, я, видимо, у вас что-то не то спросил, — Квак встал, собираясь откланяться. — Всего доброго. Еще увидимся перед вашим отлетом, полагаю.
— Моя подруга умерла от рака, — медленно произнес Лёша, глядя в одну точку перед собой. — Сядьте, прошу вас. Еще на минуту. Присаживайтесь, вам говорят! — выведенный своим признанием из состояния шаткого душевного равновесия, возвысил голос Лёша. — Вот что: начинайте поставки «Salvarevitum» в клиники. У меня давно просят его ребята из онкоцентра Блохина. Дайте им, пусть берутся за дело. Кто знает, сколько жизней мы не спасем, покуда будем ждать официальной регистрации препарата? Так нельзя. Пусть они начнут.
Квак представил себе, как он придет к Глинкину, как солжет ему, что это он, лично он подтолкнул Спивакова к решению о несанкционированном распространении незарегистрированного, а значит, незаконного препарата «Salvarevitum» в онкологических стационарах. Скажет, что есть прямой смысл в том, чтобы обратиться в прокуратуру, и пусть против Спивакова возбуждают уголовное дело. «Всё, птенчик, допрыгался», — с наслаждением подумал Квак и улыбнулся так широко, как только мог:
— Разумеется, Алексей Викторович. Я так и сделаю, всё в точности исполню. Вы великий гуманист, говорю это без лести и предубеждения. Я полностью разделяю ваше мнение. Спокойно летите исполнять свою великую миссию, а я тут, на месте, позабочусь обо всем.
