Джон Толкин - Властелин колец
602
В оригинале Durthang. Синд. «темный + давление, насилие». Корень–танг встречается также в названии крепости Моргота, разрушенной в конце ПЭ, — Тангородрима, а корень дур–входит в название Черной Башни Саурона (Барад–дур).
603
Синд. «заклятый перевал».
604
См. Приложение Е, II.
605
Сестра Сэма. См. генеалогическое древо в Приложении В.
606
О лембасе см. прим. к гл.8 ч.2 кн.1.
607
Символика Кольца, которой мы отчасти касались в прим. к гл.2 ч.1 кн.1, включает в себя как составную часть понятие греха, который каждый человек несет, как Христос свой крест, к собственной Горе Судьбы — к собственной Голгофе. Здесь уместно еще раз процитировать слова Флоренского (СиУ, с.234): «Погружаясь в грех, дух… теряет себя… Самость… не видя уже ничего, кроме греха, лежащего в ее основе, может только терзаться, но — не вырваться из огненного колеса нарастающей греховности».
608
Специфика образности ВК в том, что «ад» и «рай», т.е. духовные области, обычно доступные восприятию человека только психологически, существуют в пространстве повествования реально, спроецированы, так сказать, в реальность, причем проекция при этом обладает своей особой жизнью и зачастую представлена в особом существе, встреча с которым возможна и представляет подчас особое испытание для героев. Так, например, Назгулы, а также Голлум после своего последнего предательства (когда он отверг последний шанс исправиться — см. прим. к гл.8 ч.4 кн.2, …протянул дрожащую руку и коснулся коленей Фродо), существуют уже не столько в реальной жизни, сколько в «аду» (эту особую реальность ада в обычной жизни создает Кольцо). Испытание Фродо при его встрече с Назгулами лицом к лицу состоит в искушении поддаться исходящему от них призыву, на который откликается темная сторона его души. Сэм при встрече с Голлумом на Горе Судьбы подвергается другому испытанию — испытанию на милосердие. Сэм мог бы оказаться на месте Голлума, не откажись он от Кольца; точно так же любой праведник мог бы оказаться на месте страдающего в аду грешника, поверни он в своей жизни не в ту сторону, не откажись от того или иного соблазна (или не раскайся в грехе совершенном).
Свойство Кольца «переселять» ад из потусторонних областей в реальность прежде всего проявляется в способности продлевать жизнь своему владельцу. Во вселенной Толкина желание продлить жизнь искусственным образом считается одним из самых серьезных грехов. «Долгая жизнь или искусственное «бессмертие» (истинное бессмертие в Эа (Вселенной. — М.К. и В.К.) недостижимо) — главная приманка Саурона; малых оно превращает в голлумов, великих — в Кольцепризраков», — пишет Толкин в письме к Р.Бир от 14 октября 1958 г. (П, с.284). Обладатель Кольца приобщается вечности «недобрым» способом — через вечность ада, о которой Флоренский пишет так (СиУ, с.244): „«Сгорать», но не «сгореть» — таково «вечное горение». Если в глазах сущего… вечность мучений — в их абсолютном по содержанию миге, когда соприкасаются грех и взор Божий, не могущие соприкоснуться более как на миг, то для не–сущего эта вечность — в непрестанной продолжаемости в дурную бесконечность, в нелепом и не сущем о себе растяжении умирания злой самости на беспредельность чисто внутренней, ничем более не сдерживаемой похоти. Будучи дурной абсолютностью и полною независимостью ото всего — как того хочет самость — и в то же время не имея творческой активности, эта самость лишена и внешних, и внутренних побуд остановиться, положить предел своей похоти».
609
В письме к Э.Элгар (сентябрь 1963 г.) Толкин рассматривает варианты того, что могло бы случиться после, обернись дело несколько иначе. «Назвав Кольцо своим, Фродо увидел бы все зло Саурона, — пишет он, — и внезапно осознал бы, что не может воспользоваться Кольцом — у него просто недостало бы на это сил… Он мог бы сохранить Кольцо и уязвить Саурона только одним способом — уничтожить себя вместе с Кольцом… В любом другом случае он, конечно, проиграл бы. Интересная проблема возникает, если задаться вопросом — как бы стал действовать Саурон, как сопротивлялся бы его соперник?» (П, с.326.)
Дальше Толкин предполагает, что посланные Сауроном на Огненную Гору Назгулы не признали бы Фродо за истинного Властелина Кольца. В то же время они не могли ослушаться его и не могли напасть на него. Им бы пришлось притворно поклониться ему ради исполнения главной задачи — поскорее увести или унести Фродо от Трещин Судьбы. А если бы это им удалось, все остальное было бы уже несложно. Но поначалу Призраки обратились бы к Фродо как к «Властелину». Если бы он отказался лететь с ними, чтобы «обозреть свои новые владения», Саурон сам явился бы на Гору. Тогда конец Фродо был бы ужасен, так как Саурон — создатель Кольца — своего детища не боялся. Возможно, только Гэндальф, заручившись Кольцом, смог бы противостоять Саурону, и в случае победы Гэндальфа Саурон покинул бы свое тело, но все, что он сделал с помощью Кольца, осталось бы без изменений.
В письме к Дж. Берну (26 июня 1956 г., П, с.251) Толкин пишет: «Я думаю… что для Фродо было не только совершенно невозможно по coбcтвенной воле расстаться с Кольцом, особенно в тот момент, когда оно обрело наибольшую силу, но что неудача эта была предрешена давно. Честь и хвалу Фродо снискал только потому, что принял Кольцо добровольно и сделал все, что было в его силах, телесных и духовных… На первый взгляд, строки из Первого Послания к Коринфянам (10: 12–13) («Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть. Вас постигло искушение не иное, как человеческое, и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести». — М.К. и В.К.) не совсем подходят к этому случаю; однако все изменится, если под «претерпеванием искушения» понимать сопротивление искушению до тех пор, пока искушаемый остается свободен, пока он хозяин собственной воли. Здесь мне скорее припоминается таинственное последнее прошение Молитвы Господней («Отче наш». — М.К. и В.К.): «не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого» (в английском переводе последняя часть этой фразы звучит несколько иначе — примерно как «избавь нас от зла (злого)». — М.К. и В.К.). Избавить от того, что не может произойти, нельзя — такое прошение было бы лишено смысла. Человек может оказаться в таком положении, справиться с которым будет выше его сил. В этом случае (мне кажется) спасение будет зависеть от вещей, по видимости никак не связанных с происходящим, а именно — от святости (в том числе смирения и милосердности) жертвы. Я вовсе не устраиваю «искусственного» спасения: оно вытекает из логики повествования. (Голлуму был дан шанс раскаяться, ответить на великодушие любовью; все висело на волоске — и сорвалось.) Мы видим людей, выходящих из тюрьмы сломленными или душевнобольными, видим, как восхваляют они свои мучения, и редко приходится наблюдать, чтобы к ним снизошло немедленное избавление. Но по крайней мере, мы можем судить их по тому, с чем они вошли в Саммат Наур, какими были их намерения, и не требовать от них немыслимых подвигов воли, о которых расписывают в историях, где не обращается никакого внимания на нравственное и духовное правдоподобие.
Фродо «пал». Возможно, с гибелью Кольца многое в памяти Фродо стерлось. Но надо смотреть в лицо реальности: в этом мире существа из плоти и крови не могут сопротивляться Злу до конца, какими бы «хорошими» они ни были сами по себе… ибо Тот, Кто пишет нашу историю, к нашему роду не принадлежит».
В письме к Э.Роналд от 27 июля 1956 г. (П, с.252) Толкин разъясняет последнюю фразу следующим образом: «…под Автором Истории… я разумею отнюдь не себя: это «Тот, Кто присутствует всегда и во всем и ни разу не назван» (по словам одного критика, сказанным им о «Властелине Колец»)».
В письме к М.Стрэйту (февраль 1956 г., П, с.233–234) Толкин пишет: «Поход Фродо как часть плана по спасению мира с самого начала обречен был на провал: плачевный конец сужден был также истории смиренного превращения Фродо из обычного хоббита в «благородного героя», истории его превращения в святого. Поскольку мы имеем в виду только Фродо и больше никого, постольку его миссия была обречена на неудачу и с треском провалилась. Фродо «отрекся» — кстати, как–то раз я получил свирепое письмо, автор которого взывал к справедливости и требовал казнить Фродо как предателя, а не воздавать ему почести. Поверьте, что до этого письма я и сам не задумывался, сколь «типичной» может показаться подобная ситуация. Но она сама собой проистекает из сюжета, который я набросал в общих чертах еще в 1936 году. Я не мог предвидеть, что не успею еще я закончить книгу, как мы вступим в темную эпоху, которая по технике пыточного дела и по искусству разрушения личности вполне сможет потягаться с Мордором и Кольцом и на практике столкнет нас с проблемой превращения добрых и честных людей в предателей.
