Леонид Каганов - Модель для сборки 2012
Георгий Петрович был странно бледен. Он безучастно принимал скрытые ласки Марты, зашифрованные в необязательных касаниях. Впервые отвел взгляд, пожимая мне руку. Его ладонь была влажной.
В кабинете запищал вызов. Комендант дернулся, как от удара. На пороге кабинета он остановился и сказал, обращаясь ко мне:
— Они не прилетят.
У него дрожали пальцы, когда он неопределенно показал в сторону окна:
— Антоша, спустись вниз, там… Посмотри, чтобы…
И скрылся за дверью. Ничего не понимая, я направился к лестнице.
Посреди площади раскорячилась ржавая развалюха на воздушной подушке. Шустрый тип со здоровенным распятием поверх клетчатой рубашки раздавал налево и направо автоматическое оружие. Желающих вокруг толпилось достаточно.
— Право каждого — защитить свой дом! — какой знакомый голос! — Никто не обещал вам здесь рая, но и вы не клялись драться с крокодилами голыми руками! Бесплатные станеры — это все, чем снабдило вас фарисейское государство. Оно дало вам право красиво умереть. А я говорю вам: ваша обязанность — красиво выжить. И пережить чешуйчатых тварей!
Рассовав в жадные руки очередной ящик короткоствольных автоматов, Амандо Нунчик разогнул спину, осмотрелся — и натолкнулся на мой взгляд. Он все понял правильно. Вытер руки о штаны, спрыгнул на землю, буркнув стоящим в очереди «Минутку!» — и пошел — не ко мне, а чуть в сторону, отводя меня от своей колымаги. Умная маленькая бойцовая рыбка.
Я тоже отошел от толпы и дал ему приблизиться. Я молчал.
— Здравствуйте, господин писмэйкер! — поздоровался Нунчик, вскинув подбородок и блеснув толстыми стеклами. — Доигрались до войнушки?
Отвечать я не счел нужным.
— Доигрались и теперь даже сказать ничего не можете. Как вам пришло в голову, что народ стерпит брак между человеком и крокодилом?! Позволит этим извращенцам воспитывать детей? Это даже не скотоложество. Здесь дело не в похоти, с похотью все проще и понятнее. Это что-то за рамками человеческого естества. Ваше имя, сердобольная сваха, станет нарицательным. Вы пугало, ясно вам?
В этот раз Нунчик не показался мне нескладным или смешным. В маленьком человечке проявилась реальная сила. Блеск глаз, отрывистость жестов, продуманные позы. Я поймал себя на том, что не столько слушаю его бред, сколько изучаю построение фраз. Если комендант в отдельных ситуациях напоминал Муссолини, то сейчас передо мной стоял нарождающийся фюрер.
— Видели мы плоды вашей работы, хреновы миротворцы! Думаете, достаточно стереть в навигаторах названия, написать номера, и ваши преступные ошибки забудутся сами собой? Семьдесят семь — тринадцать, говорите? Сколько наших планет стерлось в пыль, когда вы про…али мирный договор с таймаками? Шестьдесят миллионов душ Винной Долины, сорок на Романьоле, по десятку на каждой планете в поясе Хенца. Вы еще не наигрались? Добавьте ноль-одну на Суо!
Что я мог сейчас сказать или объяснить человеку, далеко шагнувшему за порог вменяемости? Жалко оправдываться за совершенную коллегами ошибку, стоившую человечеству трети освоенных территорий? Или с придыханием и мечтательной улыбкой поведать ему, что такое настоящая любовь? Не книжная, а живая, отвергающая любые границы? Да много ли я и сам об этом знаю, случайный гость на чужом празднике? Или ударить его коротко и точно, закрыв проблему этого мессии раз и навсегда? Чтобы расчетливое зло не вылезло на царство по чужой боли, страхам и затаенным обидам? Мне хотелось назвать Нунчика мразью, но рацио привычно взяло верх над эго.
— Амандо, дружок, — я взял его за локоть. — Ты здорово разбираешься в моей работе. И поэтому понимаешь, что в рамки моих полномочий входят многие вещи, которые показались бы тебе как живому существу весьма неприятными. Ты уверен в своей правоте. Но она не защитит тебя от меня, веришь?
Он дернулся, но я держал его цепко.
— И эти милые люди, благодарные тебе за спасительные дары, со значением выпьют чарку за твой упокой. Но они пока что не готовы нажать на курок во славу твоего имени. Дорожка, на которой мы сейчас стоим, ведет к посадочной площадке. Челнок на орбиту уходит через три часа. Курьерский к Пятому Байресу — послезавтра. Все время мира в твоем распоряжении.
Я вынул у него из-за пояса тупорылый револьвер, заряженный разрывными, и сунул себе в карман. Нунчик обмяк, как тряпичная кукла. С тяжелым ревом на площадь с двух сторон выползли фургоны комендатуры. Люди начали расходиться, торопливо пряча смертельное добро под одежду. Несостоявшийся мессия побрел по указанной мной дорожке.
— Капрал, — окликнул я старшего, уже пломбирующего нунчиковскую машину, — а что случилось? Какие новости?
— Плохие новости, Антон Андреевич, — помощник коменданта двинулся мне навстречу. — Час назад трое напали на приют. Сверхновые, фанатики. Шнеху вырубили стайером, и она успела оторвать голову только одному. А мы подоспели поздновато.
— А что с детьми? Что Ростислав? — я перестал анализировать собственные интонации, забыл о лице, жестах, подборе фраз. Черная помпа в моей груди погнала в мозг килотонны адреналина.
— Охотника они застрелили в лицо. И зарезали двух головастиков. Мы задержали преступников, детей увезли в госпиталь. У мальчика сотрясение, девчонка в шоке. Сейчас Георгий Петрович разговаривает с тем берегом. Только вряд ли что получится. Шнеха, наверно, уже к своим уплыла. Скоро жди гостей.
На деревянных ногах я прошел к машине Нунчика, упал за руль, ткнул в клавишу подкачки. Капрал не протестовал.
Жестянка приподнялась над землей. Заложив по площади широкий вираж, я бросил ее в сторону Бугорков.
Нунчик, еще не ушедший далеко, проводил меня взглядом и размашисто осенил небрежным крестным знамением.
Я боялся. И знал, что не смогу не войти. На каждом шаге по скрипучим мосткам я боролся с желанием развернуться и бежать прочь.
Вопреки предсказаниям, жена Ростислава не уплыла.
Шуль безмолвно громила дом. Для рептилии в два с половиной метра длиной не может стать препятствием легкий строительный пластик. В стенах пучились вмятины и зияли дыры. Войдя внутрь, я сначала увидел лишь мертвые предметы — сорванные ставни, опрокинутую мебель, глубокие свежие борозды на полу и потолке. Потом появилась Шуль.
Пробежав по стене, она бросилась об пол, смахнула со стола посуду, извернулась клубком, на мгновение впившись зубами в собственный живот. Потом за одну бесконечную секунду преодолела комнату и замерла напротив меня, глаза в глаза. Ее дыхание оказалось легким и пряным.
— Вы такие все, — прошелестела она почти без акцента. — Бесчувственные, расчетливые, целеустремленные. У вас нет времени замереть, чтобы почувствовать ток воды, тепло солнца, радость жизни. Вы опутываете себя долгом и необходимостями. Вы такие же, как мы.
