Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты
– Расскажи, пожалуйста, какая была она…
Какая?
Я вспомнил письма Марии, которые нашел недавно в ее столе, приводя в порядок дом. Пачку неотправленных писем. Они были написаны двадцать с лишним лет назад, когда мы были рядом. Написаны мне. И не отправлены до сих пор.
"Милый, - писала Мария, - я счастлива, как никогда. Мы отправляемся в свадебное путешествие, и я хочу рассказать все, что думаю о нашей будущей жизни, потому что боюсь сказать вслух то, о чем мечтаю…"
Я принес письма Марии, стал читать их Эдди.
"Впервые в жизни рядом со мной человек, который не отстает от меня ни на шаг. Днем и ночью. Я в Риме, и он в Риме, я в море, и он в море, я на Олимпе, и он на Олимпе… Это, конечно, ты. Прости, я немного смущена новизной положения. Мне надо просто привыкнуть к тебе".
Мы бродили по свету, как студенты в каникулы: куда глядят глаза, на чем придется. С нашими скромными средствами это было естественно. Мы осматривали мир перед тем, как его завоевать.
От Мюнхена до Рима добрались на попутных машинах. В горах любовались восходом. Всю ночь ходили по Риму. И вырвались в море - к берегам древней Эллады.
Мягкая зеленая долина похожа на заброшенный сад. Мраморные колонны торчат из зелени, лежат, как поверженные колоссы, на траве. Холмы внезапно обрываются. Долину стережет голая мрачная гора, упирающаяся в небеса. Гора далеко от нас. Мы на дне зеленой чаши, накрытые сверху ярко-синей прозрачной крышей.
– Это и есть Олимп? - спрашивает сияющая Мария, косясь на гору. - Где же боги?
– Дыши глубже, - говорю я. - Они только что были здесь, пили амброзию. Чувствуешь?
Воздух такой ароматный, что его можно пить пригоршнями.
Я пью живительный нектар из ладоней Марии, она - из моих. Мария пристально оглядывает снежные вершины, словно на одной из них вот-вот может появиться сам Зевс. Хоть раз в жизни его надо увидеть! Если к вершинам небес, напомнил я Марии, прикрепить золотой канат и все боги возьмутся за него, они не пересилят Зевса, не опустят его на землю. А Зевс, если захочет, поднимет их всех вместе с землей вверх и привяжет к скалам Олимпа. Опасайтесь, боги: Зевс вспыльчив, а гнев его страшен!
– Мне кажется, он сегодня в очень хорошем настроении, - говорит Мария.
– Просто он занят делом, - поясняю я. - На золотых весах взвешивает судьбы людей и определяет одним счастье, другим несчастье.
– Нам, пожалуйста, счастье, господин Зевс, - обращается Мария к вершинам Олимпа. - Давай останемся здесь навсегда. Может, мы и в самом деле станем бессмертными.
Но даже такая заманчивая перспектива казалась нам чересчур практичной. Что-то было в ней от обмана, наживы, тщеславия - всех тех мелких желаний, которые в конце концов овладевают людьми. У нас была общая цель с человечеством: познать безграничный, меняющийся мир.
Как мы смеялись над стариком Гештом, который, угощая нас ужином в одном из греческих ресторанчиков, старательно подсчитывал, какое вино дешевле. Он и тогда казался нам стариком - еще при первой встрече. А вино все было дешевое, и вокруг звучала музыка, люди так естественно, искренне и непринужденно, забыв обо всем, погружались в песню, что мы непрерывно хохотали над нашим горбоносым покровителем. Мы не подозревали тогда, что это один из денежных королей, экономивший на каждой мелочи. В конце концов, он не мог не заметить наших издевательств и сказал, уперев длинный палец в звездное небо:
– Молодые люди, сейчас вы, возможно, этого не поймете, но каждый сэкономленный у Гешта цент кормит тысячи рабочих. Я хотел бы знать: что вы желаете от жизни, что можете предложить полезного в противовес мне?..
Мы с Марией кратко изложили свои планы.
– Я могу предоставить вам любую роль в Голливуде, - сказал Гешт Марии, слишком пристально разглядывая ее.
– Я не собираюсь быть актрисой. - Мария вспыхнула.
– Любую роль, - продолжал Гешт, - пока я не продал акции двух кинокомпаний…
– Считайте, что продали и уже вложили в более выгодное дело, - вмешался я не совсем вежливо.
– А вашу фирму я куплю, - Гешт повернулся ко мне, - когда она станет известной.
Мария засмеялась:
– Нельзя купить то, чего нет, Гешт.
– Даже если очень хочется, Гешт, - добавил я.
И мы хором закончили:
– Экономьте, Гешт!
Гешт махнул официанту и заказал самое дорогое вино и десерт.
– Отныне вы мои должники! - объявил он сердито. - Я транжирю деньги, не понимая, зачем мне это…
Он и в самом деле записал нас в должники: каждый раз при встрече напоминал о невольном расходе. Наверное, надеется получить солидные проценты за эти двадцать с лишним лет. Как мы смеялись над ним в тот вечер!
"Милый мой, меня страшит твоя "Телекатастрофа", - писала в одном из писем Мария. - Ты хочешь состязаться с самим Зевсом, делать репортажи о его громах и молниях. Но он же страшен в своем гневе, ты сам говорил. Вспомни Прометея. Я столько раз перечитывала Эсхила. Вот строки последнего монолога Прометея:
Земля закачалась,
Гром грохочет, в глубинах ее глухим
Отголоском рыча. Сверкают огнем
Волны молний. Вихри взметают пыль
К небу. Ветер на ветер идет стеной,
И сшибаются, встретившись, и кружат,
И друг другу навстречу, наперерез
Вновь несутся. И с морем слился эфир.
Это явно Зевса рука меня
Буйной силой силится запугать.
Через три строки трагедия кончается авторской ремаркой: "Удар молнии. Прометей проваливается под землю".
Зачем тебе это, Джон? Ведь именно к нам Зевс в то утро был так добр… Тебе не страшно за меня?.."
Последнюю фразу я проглотил. Оглянулся с тревогой на Эдди. Он полусидел-полулежал в каталке с закрытыми глазами.
Внезапная мысль поразила меня: неужели именно тогда все началось? Отъезды Марии, мои броски из одного конца света в другой, одиночество Эдди… Неужели все случившееся - вызов террористов жителям небоскреба, приезд Марии, взрыв машины, - было запрограммировано со дня рождения "Телекатастрофы"? Неужели Мария все это предчувствовала?
Еще одна строка удивительна в письме: "У нас будет ребенок, Джон. Сын".
О сыне мы говорили иногда целыми ночами. Рисовали его будущее. Распределяли роли. Я никак не мог представить его лицо. Видел лишь фигурку в клетчатом пальто - и все. Наверное, потому, что сам носил в детстве серое клетчатое пальто.
– Слушай, - сказал Эдди, когда я закончил письмо, - ты не мог бы показать свой последний репортаж?
– Не могу. У меня нет пленки, - соврал я.
– Жаль. Спокойной ночи, отец! - Он покатил к себе.
Ночью меня разбудил крик.
С Эдди случился приступ.
Медсестра, встретившая меня на пороге, с испугом указала на разбитый телевизор. Я сразу понял: Эдди отыскал репортаж и смотрел его.
![Тяжелый дождь - [Тяжелый дождь]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
