Роджер Желязны - Ночь в одиноком октябре
— У него были свои тараканы, — признал бельчонок, — но его дуб был лучшим во всей округе. А сколько желудей погибло прошлой ночью!
— Ты не видел, кто это с ним так?
— Нет. Я тогда встречался с Ночным Шорохом.
— И что ты теперь собираешься делать?
— Запасаться орехами. Зима будет долгой, а крыши над головой я лишился.
— Ты мог бы присоединиться к Мак-Кабу и Моррису, — предложила Серая Дымка.
— Нет уж, лучше я последую примеру Ползеца и выйду из Игры. Она зашла слишком далеко.
— Ты не в курсе, кто-нибудь, случаем, не прихватил оуэновский золотой серп? — спросил я.
— На улице я его не видал, — ответил он. — Хотя он может оказаться и в доме.
— Ты можешь пробраться в дом?
— Да.
— У Оуэна был какой-нибудь тайник, где он обычно хранил серп?
— Да.
— Может, ты проверишь, там ли он?
— С чего бы мне это делать?
— В один прекрасный день мы тоже можем тебе понадобиться — объедки, прогнать хищного зверя…
— Я бы предпочел в обмен кое-что другое, — заметил он.
— Что же?
Трескун спрыгнул с дерева, но вместо того, чтобы сразу приземлиться, он, казалось, завис в воздухе и медленно опустился на землю.
— Так ты, оказывается, из летяг, вот уж не знала, — удивилась Дымка.
— Да нет, — ответил он. — Хотя приемы те же.
— Не понимаю, — мотнула головой кошка.
— До того времени, как Оуэн отыскал меня, я был обыкновенным, немного придурковатым собирателем орехов, — начал Трескун. — Почти все белки таковы. Мы знаем, что от нас требуется, чтобы выжить, и больше нас ничто не волнует. В отличие ото всех вас. Он сделал меня умнее. Обучил некоторым приемам — вроде того парения. Но не бесплатно. А теперь я хочу получить назад то, что когда-то мне принадлежало, и вернуться к прежней жизни, снова стать беззаботным зверьком, которому плевать на всех открывающих и закрывающих вместе взятых.
— И дальше что?
— В обмен на знания я отдал кое-что и теперь хочу вернуть это.
— Что именно?
— Посмотри на землю рядом со мной. Видишь что-нибудь?
— Ничего не замечаю, — пожала плечами Серая Дымка.
— Я не отбрасываю тени. Он забрал ее. И уже никогда не отдаст, потому что мертв.
— День сегодня пасмурный, — начала было Дымка. — Трудно что-либо утверждать.
— Поверьте мне. Уж я-то знаю.
— Я верю тебе, — сказал я. — Иначе с чего бы тебе так убиваться. Но что такого особенного в тени? Зачем она нужна? Какая тебе от нее польза? Ты все равно постоянно прыгаешь по веткам, тебе ее даже не видно.
— Здесь другое дело, — объяснил он. — Вместе с тенью ушло еще кое-что. Мои чувства притупились. Раньше какие-то основные вещи я просто знал: где растут лучшие орехи, какая погода будет завтра, где в положенное время соберутся наши дамы, как времена года перетекают одно в другое. А теперь мне приходится задумываться обо всем этом. Конечно, я могу вычислить подобные вещи логическим путем и научился строить какие-то планы — на такое я был раньше не способен. Но я лишился того, что и так знал, не тратя времени на раздумья. И много думал об этом. Мне не хватает этих маленьких предчувствии. Уж лучше я превращусь в обычную белку, чем останусь таким, как сейчас. Вы смыслите в магии. Такое немногим под силу. Я поищу серп, если вы снимете с меня теневое заклятие, наложенное Оуэном.
Я взглянул на Серую Дымку.
— Никогда не слышала о таком, — покачала головой она.
— Понимаешь, Трескун, магические системы бывают разные, — сказал я. — Это лишь форма, в которую облечена сила. Мы не можем знать всех видов магии в мире. Я понятия не имею, что такое Оуэн сотворил с твоей тенью и, скажем так, интуицией, не считая остальных подсознательных штучек. И пока мы не выясним, где сейчас твоя тень и как ее вернуть, боюсь, мы ничем помочь тебе не сможем.
— Если вы как-нибудь проберетесь в дом, я покажу ее вам, — протрещал он.
— Да? — задумался я. — Дымка, ты как считаешь?
— Это любопытно, — кивнула она.
— Как нам попасть в дом? — спросил я. — Открытые окна? Двери?
— В мою щелку вам будет не пролезть. Это маленькая дырочка на чердаке. Задняя дверь обычно не запирается, но чтобы ее открыть, потребуется человеческая рука.
— Как знать, — усмехнулась Серая Дымка.
— Придется подождать, пока не уедет констебль, — сказал я.
— Конечно.
Мы затаились под деревом. На лужайке полисмены ломали головы над останками трех очень уж неестественных тел. Подъехал доктор, осмотрел все, покачал головой, сделал несколько заметок и, решив, что человеческое тело здесь только одно — Оуэна, пообещал к утру предоставить официальное заключение и отбыл. Прикатили миссис Эндерби и ее слуга и некоторое время болтали с констеблем, кидая взгляды то на останки, то в нашу с Дымкой сторону. Вскоре они тоже уехали. Трупы зашили в мешки, снабдили ярлычками и вместе с обгорелыми кусками корзин, на каждом из которых также была прилеплена бирка, закинули в повозку.
Скрипя, телега тронулась прочь. Мы с Трескуном и Серой Дымкой переглянулись. Затем бельчонок забрался на верхушку дерева, перелетел с нее на ветку растущего рядом с домом дуба, а оттуда — на крышу.
— Впечатляет, неплохо было бы научиться так сигать, — заметила Серая Дымка.
— Да уж, — согласился я, и мы побежали к черному ходу.
Там я поднялся на задние лапы, покрепче ухватился за ручку и повернул. Еще чуть-чуть. Я повторил комплекс упражнений, и дверь открылась. Мы вошли. Плечом я прикрыл дверь, осторожно, чтобы не захлопнуть совсем.
Мы очутились на кухне, с чердака донеслось царапанье коготков. Вскоре в дверь заглянул и сам Трескун.
— Его мастерская внизу, — сказал он. — Пойдемте, я покажу.
Мы последовали за ним вниз по скрипучей лестнице и спустились в большую комнату, заполненную уличными запахами. Вдоль стен и на скамьях были набросаны свежесрезанные ветки, полные листвы и корней корзины, омела. Столы были завалены звериными шкурами, несколько шкур лежало на стульях. На потолке и на полу были нарисованы голубые с зеленым диаграммы, дальнюю стену занимал рисунок, выполненный в красном цвете. Маленький книжный шкаф у двери был набит книгами на гаэльском и латыни.
— Серп, — напомнил я.
Трескун вспрыгнул на небольшой столик, разбросав лежащие там травы. Повернувшись, он свесился с него и,
подцепив коготками краешек небольшого ящичка, потихоньку начал вытаскивать его.
— Не заперт, — объявил Трескун. — Давайте посмотрим.
Он выдвинул его совсем, так, чтобы я, встав на задние лапы, мог заглянуть внутрь. Ящик был устлан голубым бархатом, на котором еще сохранились очертания серповидной вмятины.
