Сергей Волков - Затворник
Не удивительно, что Тьо предугадал это. Но подозрительно в словах тунганца было вот, что:
"Лев не захочет помогать тебе, как ты дважды отказал ему в помощи" - сказал Мудрому Тьо. Но второе письмо Льва и второй ответ Мудрого остались тайной в Струге-Миротворовом. И в Стреженске, как было известно Мудрому, о них не разглашалось. Откуда тогда Тьо знал? Либо слуги кагана действительно так сильны и всевидящи, что и в ближнем кругу князей для них нет секретов, либо... О другом Мудрый не хотел и думать.
Одно ему было бесспорно ясно - большой помощи из Стреженска ему и всей стране ждать не приходится.
Дружинник Мудрого Кречет, посланный ко Льву за помощью, писал своему государю, что выступил из Стреженска обратно. Что едут с ним шесть сотен охотников, набранных по великокняжескому разрешению. "Вызывалось и больше - писал боярин - Как услышали про злыдней, то много людей тут всполошилось, и бояр и простонародья, так что и втрое больше легко мог бы набрать. Но против княжеского запрета не пойдут. Лев даже к нашему полку нарочно приставил своего боярина Кулака, следить чтобы по дороге никто лишние не к нам приставали"
Но когда будет Кречет с его отрядом в Каяло-Брежицке, добрался ли он уже хоть до границы удела - известий пока не было...
Одновременно с послами в Стреженск, к старшему брату, мудрый отправил просьбу о поддержке третьему наследнику Светлого - Туру, в Стреженск-Полуденный. Этот город был из всех больших ратайских городов самым молодым, и самым отдаленным. Его основал великий воин князь Гнев на берегу Синего Моря, на земле, отбитой у хвалынского калифа. И Стрежнск-Полуденный, иначе Стреженск-Приморский быстро разбогател и вырос от торговли, и уже при Гневе стал уделом третьих сыновей великого князя. По силам он хотя и уступал северному Стреженску и Стругу-Миротворову, но намного превосходил любой город из прочих.
Но и от владыки Приморского Удела добрых вестей не пришло. Ыкуны без конца тревожили границы его земли. Они не вторгались большими ордами, как при Тыр-Сае, а отрядами в две-три сотни налетали - сегодня здесь, завтра там. Грабили, жгли, производили шум, и снова исчезали в Диком Поле. Людей не уводили, а истребляли, видимо не желая обременять себя пленниками, и даже не щадя ради этого ценности живого товара. Стражу на бродах через Янку они разбили, и теперь ходили через реку когда и куда вздумается. Те тунганцы и ыкан, которые когда-то перешли под покровительство Тура и кочевали с его разрешения на правом берегу Янки, теперь изменили и перешли к Ыласы - воинов из их кочевий видели среди налетчиков.
Княжеская дружина и все боярство приморской страны проводили больше дней в полевых станах, чем дома: в мелких сшибках одолевали то ратаи, то ыкуны, но от большого сражения табунщики уклонялись. Однако чем дальше от городов в степь, тем многочисленнее они становились - и тем наглее. Углубляться в поле, чтобы дойти до Янки и вернуть переправы, Тур со своими небольшими силами не решался.
"Приморский Удел ыкуны щекочут. - Думал Мудрый - но большой войной не идут, заставляют стоять на месте, раскидывать силы по полю. Наши границы они набегами не тревожат, но много ли нам в этом радости... Нет, не много пожалуй. Ыласы с его волчьими советниками мешают приморцам выступить нам на подмогу, поэтому и щекочут, но ударят - всерьез - по нам. Удел Тура сейчас словно поливает мелким дождиком, а от нашего берега вода далеко отступила, так что и дно высохло, но на просторе Дикого Поля, как в морской глубине, на нас зреет невиданная волна..."
Мысли эти не оставляли Мудрого ни днем, ни ночью. Он лежал в постели в своих покоях, уставясь в стену напротив. Рядом на резном столе неподвижным, словно застывшим огнем, горела единственная оплывшая свеча. Окна по приказу князя на ночь не заставили, но мрак за ними еще не спешил уступать место едва занимавшейся заре.
"Темнота, будь она проклята! - подумал словно с досадой князь, покосившись за окно - Темнота в помощь любому злу, недаром Затворник, волчий выродок, так ее любил! От него одного все и пошло! Один только человек, а сколько зла посеял в земле! И захребетники с бенахской войной, и наша новая вражда со Стреженском, и наш обезлюдевший край, все от него! Мало было его убить один раз, сто раз бы убить - и то было бы мало! Он посеял зло, а нам всем теперь пожинать! Пожинать зло... Так ведь и этот старик с Белой Горы тогда отцу сказал - только всходы зла, а урожай впереди... Как он предрек, так теперь и сбывается, только, наверное, не все он сказал, что знал. Что он знал? Кто он вообще такой? Почему тогда отец у него не расспросил все как следует? Послать бы теперь к нему. Времени мало, но может, гонцы и успеют обернуться до Пятиградья..."
С такими мыслями князь поворочался еще некоторое время, потом позвал постельного, оделся и вышел через малую и большую приемные на открытый коридор-галерею, окружавшую весь третий ярус дворца. Мудрый остановился здесь, и глубоко, всей грудью, втянул в себя свежий утренний ветерок. Ему вдруг так хорошо задышалось здесь, что спертый, прогоревший в свечах воздух терема, с испариной влажных пуховиков, показался отвратительным, и оттого так некстати вспомнился склеп живого мертвеца в Стреженске, куда Мудрый однажды спустился вместе с отцом и старшим братом...
Красная заря уже осветила в пол силы город, прогнав остатки обруганной князем тьмы в самый дальний угол небосвода. Дворец стоял на вершине холма-острова посредине полноводного Черока, и город, раскинувшийся по обе стороны реки, словно лежал под ногами у Мудрого. Однако солнце от князя еще было скрыто горизонтом, только верхушки самых высоких башенок детинца окрасились в алый цвет.
На террасу вышел Пардус, ближний княжеский дружинник, сегодня стоявший во главе ночной стражи. Ростом он был почти в сажень, а черты его лица словно плотник вытесывал топором из соснового бревна. Век не чесаная черная борода топорщилась клоками в разные стороны. Надбровья висели над глазами, как длинный скат крыши над крошечными оконцами. Великана позвали по случаю княжеского пробуждения - доложить, и узнать, не будет ли приказов.
- Как ночь прошла? - спросил Мудрый, поздоровавшись.
- Спокойно все. - ответил воин мощным гулким басом - И здесь тишина, и в городе.
- Смотри.- сказал Мудрый Пардусу, кивнув на соседнюю крышу - Будто окровавленные. Кровавая заря на небе, не быть ли и на земле быть великой крови... Так, или нет?
- Это небу известно, мудрый князь. А нам - одно твое слово...
Мудрый, чуть постояв, послал спросить, спит ли его супруга Стройна. Слуга мигом обернулся и доложил, что княгиня поднялась уже давно. Князя и это не удивило - Стройна вставала всегда засветло. Он велел Пардусу и всем ступать по своим делам, а сам отправился на женскую половину покоев.
