Ксения Баштовая - Пыль дорог
За спиной пронзительно заскрипела открывающаяся дверь. Мошенник бросил короткий взгляд через плечо: неужто решили покормить смертника? Пытаться бежать бессмысленно: тюремщики не заходят в камеры по одному —
это только в дамских романчиках побеги совершаются легко и быстро, да и ребра болят так, что хоть волком вой.
— Встать! — пророкотал голос из-за спины.
Каренс перекатился на другой бок, закусил губу, пережидая вспышку боли, окинул пренебрежительным взглядом тролля-охранника, подошедшего к заключенному ближе всех (еще двое замерли в дверях камеры), и презрительно фыркнул:
— Зачем это? Казнить меня будут на рассвете, а сейчас,— короткий взгляд в окошко под самым потолком,— ночь только наступила. Так что я лучше полежу.
Проглотить такое оскорбление от находящегося в заведомо худшем положении тюремщик не мог. Он размахнулся, чтобы пнуть лежащего ногой в бок, но тот перехватил ногу в воздухе, дернул на себя и с радостью услышал глухой стук — охранник попробовал пол головою на твердость.
Увы, но насладиться плодами небольшого триумфа заключенному не дали напарники упавшего. Несколько ударов, заставивших скорчиться на полу от боли,— и уже через несколько мгновений мошенника со связанными руками и мешком, накинутым на голову, выволокли из камеры.
Ночной ветер задумчиво перебирал траву. В небольшом леске, примерно в полумиле от города, перекликались ночные птицы. Менестрель стоял, облокотившись спиной о городскую стену, и, уперев гитару в землю, задумчиво водил пальцем по головке грифа. Неподалеку стоял, задумчиво переступая с копыта на копыто, начальник городской стражи. И настроение у него было, мягко говоря, не особо хорошее. Господин Аахфхыыр находился в состоянии, близкому к депрессии. Молодая жена господина Аахфхыыра, начальника стражи, сегодня утром устроила скандал по поводу того, что он не обращает на нее никакого внимания, и сообщила, что дома ему лучше не появляться. В общем, сейчас кентавр задумчиво переступал с ноги на ногу и отгонял хвостом надоедливых комаров.
Каренса долго тащили по каким-то коридорам, потом, кажется, выволокли на улицу — подул свежий ветерок,— а через некоторое время попросту швырнули на землю. Мошенник тихо застонал сквозь стиснутые зубы — за почти девяносто лет криминальной карьеры он впервые попал в подобную переделку.
Потом с головы сдернули мешок.
Каренс ошалело мотнул головой, привыкая к блеску факелов, и разглядел уставившиеся на него злые глаза.
— Ну вот и встретились, убийца,— тихо прошипел менестрель, не отрывая ненавидящего взгляда от темного эльфа.
— Прирежешь его здесь? — лениво поинтересовался кентавр, перебрасывая музыканту тяжелый мачете.
Менестрель попытался перехватить клинок в воздухе, промахнулся и с тихой руганью отдернул ногу, когда нож вонзился в землю в опасной близости от сапога. Кентавр, ухмыльнувшись, опустил глаза. Найрид выдернул мачете:
— Не имею права. Кровь моих родичей была пролита, когда никого не было рядом, а значит, и его смерть должно увидеть лишь небо,— вздохнул менестрель, возвращая нож хозяину и встряхивая за плечо мошенника, по-прежнему лежащего на земле: — Вставай давай!
Каренс дернулся от очередной вспышки боли и поднялся, с трудом опираясь на связанные руки.
Фнуур Аахфхыыр некоторое время стоял, провожая взглядом направляющиеся в сторону леса две фигуры, медленно растворяющиеся в ночной темноте. Что-то ему не нравилось в происходящем. Но вот что, кентавр так и не смог сформулировать. Офицер шумно фыркнул и направился обратно под своды замка.
Каренс Дрей и менестрель шли недолго. Через несколько мгновений после того, как они скрылись под сенью леса, Каренс опустился на землю и, опершись спиной о ближайшее дерево, мрачно сообщил:
— Дальше я не пойду! Можешь убивать здесь.
— Хорошая идея,— хмыкнул менестрель, вытаскивая из сапога короткий кинжал.
Взвесив клинок в руке, он присел на корточки рядом с эльфом. Резкий взмах — и веревки, стягивающие руки Каренса, упали на землю.
Мошенник вздохнул и, потирая ноющие запястья, недовольно пробубнил:
— Между прочим, ты заставил меня понервничать. К чему это было: убийца, кровь моих родичей?..
— Ну извини,— фыркнул менестрель, пряча клинок обратно в сапог.— По-другому просто не получилось бы.
Каренс недовольно поморщился:
— Что так?
Менестрель сбросил с плеча небольшую суму, аккуратно положил гитару и поправил ремень, чтобы невзначай не наступить на него в темноте:
— Как мне рассказали, местный сюзерен попросту не понимает слов типа «дружба» и «верность». Другое дело, если речь заходит о кровной мести. Вот и пришлось придумывать.
— И что ж ты наплел?
Менестрель задумчиво воздел глаза к темному небу:
— О, это была печальная история о любви и ненависти, отваге и предательстве.
— Вот только не надо пересказывать мне содержание своих баллад,— недовольно скривился мошенник.— Коротко и по теме, пожалуйста!
— Если коротко и по теме, — ухмыльнулся менестрель,— я поведал о том, как злобный коварный и ужасный темный эльф вырезал по пьяни половину табора.
— Ты с ума сошел? — выдохнул потрясенный мошенник.— Ты вообще думаешь, что говоришь?
Менестрель усмехнулся:
— Зато теперь я точно знаю, что Остан, эта бездарность, сюда еще не приходил — это ж его баллада, я ее всего лишь в прозе пересказал.
— Знаешь что? — не выдержал шулер.
— Что?
— Ты — идиот!
Найрид, успевший за время разговора набрать охапку хвороста, только хмыкнул:
— И это вместо благодарности?
— А что ты хочешь? — поморщился эльф, потирая ноющие ребра.— Благодаря тебе я теперь уже никогда не смогу прийти в Септиан.
Музыкант, ломая тонкие ветки, насмешливо фыркнул:
— По-твоему, если бы тебя повесили, ты мог бы заглядывать сюда каждый день?
Не дождавшись ответа, он принялся рыться в кошельке на поясе, выискивая огниво.
Еще несколько минут прошло в гробовом молчании — и рядом со спутниками разгорелся небольшой костерок. Каренс вздохнул и протянул ладони к огню: есть хотелось дико, но не просить же, в самом деле, у Найрида — и так из беды вытащил.
— Голоден? — тихо поинтересовался менестрель, подтягивая к себе брошенную возле гитары сумку.
— А есть что-нибудь? — оживился джокер.
Найрид вытащил из сумы еду, оставшуюся с позавчерашнего дня: запастись провизией в Септиане не было никакой возможности. Кусок хлеба да фляжка родниковой воды — вот и все, что составило ужин. Да и тем пришлось поделиться.
Перекусив, мошенник благодарно кивнул Найриду и снова поморщился: ребра болели так, что хотелось выть в полный голос.
