Сергей Лукьяненко - Непоседа
Актеры вышли на открытый воздух.
В предутренней темноте тихо пели цикады. Под ногами был не песок, а пожухлая трава, на фоне звездного неба проступали растрепанные метелки пальм. Луна пряталась за облаками гдето у самого горизонта. Налетающий легкими порывами ветер отгонял крепкий аромат вспотевших от страха верблюдов. Вообще-то верблюды не потеют, это знал даже Трикс. Но, видимо, трехчасовой полет в когтях дракона и последующие события заставили их вспомнить, как это делается.
Верблюдов, кстати, осталось двое…
Трикс вздохнул и обнаружил, что все, как зачарованные, смотрят куда-то на запад. Он протолкался между Хортом и Шаражем, вгляделся и ахнул от восторга.
Темная пустыня, насколько хватало взгляда, была усеяна тусклыми, загадочно мерцающими огоньками. Сотни, тысячи огоньков маняще светили Триксу…
— Будто звездное небо упало на землю, — задумчиво проронил Майхель и высморкался.
— Оказывается, пустыня похожа на море, — произнес Хорт. — В ней тоже есть блуждающий свет…
— Знаете, отчего хороша пустыня? — растроганно сказал Бамбура. — Где-то в ней скрываются огоньки…
— Так что же это такое? — с опаской спросил Иен.
— Это догорают костры великой армии, которую ведет за собой Прозрачный Бог, — скрипуче сказал Гавар. — Две тысячи костров… дюжина воинов должны греться у одного огня… Хорошая армия. Впрочем, Прозрачному Богу она не особенно нужна — он сам себе армия…
По спине у Трикса прошел мороз. Двадцать четыре тысячи свирепых воинов пустыни? Говорят, что в эпоху великих битв короли и султаны выводили друг против друга и по сотне тысяч. Но те времена давно прошли…
— Запрягайте верблюдов, — велел Гавар, как-то незаметно начавший командовать. — Можете особо не торопиться, если мы приблизимся к передовым постам в темноте — нас истыкают стрелами.
Хотя Триксу и не доводилось бывать на войне или хотя бы маневрах (праздничные смотры войск в герцогстве вряд ли стоит принимать в расчет), из летописей и баллад он знал, что солдаты и командиры — это лишь малая часть армии. Когда начинаются настоящие войны и друг на друга движутся два враждебных воинства, на каждого солдата приходится как минимум одно гражданское лицо. Большой армии, хочет того полководец или нет, требуются: повара, пекари, мясники, водоносы, пивовары и виноделы; фуражиры, охотники и рыбаки; портные, швеи, скорняки, шорники; кузнецы, оружейники, столяры; повивальные бабки, доктора, ветеринары, могильщики; менестрели, трубадуры, актеры, фокусники и жонглеры; возничие, собачники, сокольничие; и белошвейки — не менее одной белошвейки на семерых солдат или трех офицеров.
Больше всего Трикса удивляла необходимость в таком количестве белошвеек, но все хроники и наставления по ведению войн сходились на том, что это очень полезно «для поддержания боевого духа и во избежание непотребств». Видимо, военная форма в сражениях быстро приходила в негодность и те молодые женщины, которых рекомендовалось вербовать «в бедных кварталах», ночи напролет корпели над ней, приводя в порядок. Что уж говорить, в рваной одежде и впрямь много не навоюешь — как и на пустой желудок, со зловредными болячками, затупившимися мечами или изнывая от скуки.
Так что Трикс ожидал увидеть в лагере Алхазаба не только суровых воинов, но и деловитых мастеров, дородных поваров и веселых белошвеек.
Но, похоже, жители пустыни воевали по каким-то своим правилам. Пока фургон медленно ехал меж привязанных коней и верблюдов, погашенных костров и развернутых палаток, Трикс, с любопытством глядевший по сторонам, обнаружил, что солдаты сами варили себе еду, сами точили сабли и сами штопали одежду. Появление одинокого фургона особого интереса не вызвало — похоже, что и развлекали себя солдаты сами или же просто не нуждались ни в каком развлечении, кроме еды и сна.
Когда на рассвете фургон только приближался к оазису Джем-был, его остановил конный патруль. Молчаливые воины выслушали рассказ Майхеля о том, как они — прославленная на весь мир театральная труппа — решили дать представление для славных воинов Прозрачного Бога, указали, куда им двигаться, и велели каждому актеру повязать на руку белую повязку — знак того, что фургон досмотрен и проезд разрешен. То ли Алхазаб совсем не боялся лазутчиков и убийц, полагаясь на мощь армии и силу магии, то ли жители пустыни были очень доверчивы.
Трикс с сожалением решил, что первый вариант более вероятен.
Оазис Джем-был, хоть и отличался немалыми размерами, на стоянку для такой огромной армии никак не годился. Трава вся была вытоптана или съедена, листья с деревьев тоже, вероятно, пошли на корм животным, а сучья и стволы — на топливо для костров. Только в центре оазиса, где стоял огромный шатер Алхазаба, еще оставался десяток слегка ободранных пальм.
Озерцо в центре оазиса тоже перестало существовать, его попросту выпили. Теперь это была неглубокая впадина, дно которой покрывала подсохшая растрескавшаяся грязь. У нескольких родников, раньше питавших озеро, стояли солдаты с кожаными ведрами, непрерывно вычерпывающие воду и разносящие ее по лагерю.
— Плохо дело, — прошептала Триксу на ухо Аннет. — Они загубили оазис, он уже не оправится… песок занесет его…
— Жалко, — согласился Трикс.
— Дело не в том, что «жалко», — сдавленно сказала фея. — Для кочевников оазис — это святое место, тот, кто губит оазис, — враг любому жителю пустыни. Если Алхазаб наплевал на древние законы и обычаи — значит, он не собирается оставаться в пустыне. Если его солдаты повиновались ему — значит, их страх перед Алхазабом сильнее, чем страх нарушить законы предков…
— Может быть, страх, — неожиданно произнес Гавар. Рыцарь-маг сидел в другом конце фургона, но, видимо, слух его после смерти значительно улучшился. — А может быть, любовь и уважение. Ты даже не представляешь себе, юный волшебник, на какие чудеса способна любовь.
— А может, и страх, и любовь, — буркнул Трикс, раздосадованный, что его подслушали.
— О да, — удовлетворенно сказал Гавар. — Вот это самая лучшая смесь. Правитель, которого боятся и любят одновременно, это настоящий правитель! Ты неглуп, мальчик. Из тебя может получиться толк.
Трикс не стал отвечать. Похвалы Гавара были ему отвратительны. И… одновременно очень приятны. Может быть, это похоже на то, что подданные Алхазаба испытывают к своему властелину? Страх и любовь одновременно?
Фургон наконец-то остановился возле уцелевших пальм. Все невольно уставились на огромный шатер Прозрачного Бога, который охраняли замершие как изваяния стражники. Но полог шатра даже не колыхнулся — Алхазаб не счел нужным выйти к неожиданным визитерам.
