Наталья Соколина - Долгая дорога к счастью-2
Так и получилось. Постепенно спокойные мысли и здравый смысл пришли на смену нервозности и неприязни к мужу. Нет, она не передумала как можно реже попадаться ему на глаза и скрывать живот, пока это будет возможно, но трезво рассудила, что деваться ей некуда, с этим человеком ей предстоит прожить всю жизнь. Надо лишь быть внимательной и не позволить ему причинить ребёнку вред. Да, теперь она твёрдо знала, что не верит ему.
Энна собралась с духом и спокойно посмотрела на мужа. Тёплые карие глаза по-прежнему смотрели на неё ласково. Она заставила себя улыбнуться. В ответ он шепнул едва слышно:
- я люблю тебя, солнышко!
Она опять улыбнулась и напялила на его расставленные ладони моток шерсти. Они принялись сматывать клубок. Помолчав, Энна сказала:
- Эйжен, я написала письмо лекарю Врегору.
Владетель кивнул:
- хорошо. Коринор рассказывал, что он очень хороший лекарь. Верейда, кажется, его внучка?
- Да, у него больше никого нет кроме нее.
Они опять замолчали. Затем лорд Эйжен осторожно спросил:
- ты написала лекарю Врегору о том, что мы ждём ребёнка и о нашей размолвке?
Энна вызывающе посмотрела на мужа:
- да, я написала, что я жду ребёнка и о том, что ты хотел избавиться от него!
Он опустил глаза и опять сжал челюсти. Энна смотрела на него, но он ничего не сказал. Помолчав, спокойно спросил:
Надо полагать, он подробно напишет, как тебе нужно питаться, что делать с тошнотой и вообще посоветует что-нибудь полезное.
Ты, наверно, не доверяешь местным лекарям, а сами мы ничего не знаем. Так что будет хорошо получить от рьенна Врегора дельные советы.
Энна злорадно подумала, что муж твёрдо решил не реагировать на оскорбления.
Они намотали несколько клубков шерсти. Потом лорд Эйжен ушёл, потому что к нему приехал жерендал далёкого приморского города, Ренежена. Милорд приглашал с собой Энну, но она отказалась из вредности, хотя ей очень хотелось послушать нового человека.
Хозяин пригласил жерендала, лорда Айринира, пообедать, а затем и поужинать с ними. Лорд Айринир оказался интересным собеседником, несмотря на свою внешнюю простоватость и непривлекательность. Большая лысина, тонкие ехидные губы, двойной подбородок и маленькие пронзительные глазки, но говорил он свободно и непринуждённо, не подхалимничал и не заискивал, а своё мнение отстаивал, ссылаясь на веские причины. Видно было, что лорд Эйжен уважал его и прислушивался к его мнению. Лорд Айринир галантно поцеловал руки Энне и леди Зелинне, одарив их цветистыми комплиментами. Позднее Энна не раз ловила на себе его внимательный и испытующий взгляд.
Устав за день, Энна рано ушла в свои покои. Не спеша искупалась, заплела волосы на ночь. Надела ночную рубашку из тончайшего полотна, с удовольствием понюхала её. После стирки рубашка сушилась в саду и пахла ветром и свежестью. С удовольствием потянулась и, завалившись на кровать, взяла книгу, которую только сегодня взяла в библиотеке у мужа. Это был философский трактат о смысле жизни дождевого червя, и Энна с наслаждением окунулась в многословные и вычурные рассуждения древнего философа.
В смежную дверь постучали, вошёл муж. Энна улыбнулась ему и его глаза засияли:
- Эни, я хочу пожелать тебе спокойной ночи!
Его взгляд говорил о другом, и Энна протянула ему руку, ласково потянула к себе.
Он с удовольствием прилёг рядом, приподнявшись на локте, припал к её губам. Целуя, шептал:
- солнышко моё, не сердись на меня, пожалуйста! Вся моя жизнь в тебе, любимая! Твои обиженные глазки повергают меня к демонам во тьму, а слёзы разрывают сердце!
Одеяло было давно отброшено в сторону, его руки ласково скользили по её телу, а она уже сама обнимала его.
- Эйжен, я ненавижу тебя! Как посмел ты думать о том, что нашего ребёнка можно убить!? Я никогда, - её голос задрожал, - никогда не подпущу тебя к нему!
Он целовал дрожащие губы, слизывал слёзы из глаз, прижимал её к себе и прижимался сам:
- счастье моё, любовь моя, я готов всю ночь стоять перед тобой на коленях, только бы ты простила, забыла те мои страшные слова!
Энна глубоко вздохнула, обняла его за шею и прошептала на ухо:
- я не могу забыть, и тебе придётся с этим смириться.
Он молча прижал её к себе.
В это раз их близость не была столь неистовой и головокружительной, как было раньше. Энна откровенно боялась навредить ребёнку. Муж чувствовал её скованность и осторожность и не решался действовать более решительно. Хуже всего было то, что потом, позволив ему немного отдохнуть и подремать, наслаждаясь близостью и теплом её тела, она выпроводила его в свою спальню. Лорд Эйжен не стал напоминать ей её слова об общей спальне. Он был рад и тому, что его вообще не отлучили от супружеской постели.
Прошёл месяц. Отношения Энны с мужем оставались на прежнем уровне. Она сама удивлялась, откуда в ней этот прямо-таки звериный инстинкт, толкающий её на защиту своего дитя от любой, даже воображаемой, опасности. Живот, в общем-то, заметен ещё не был, но леди Зелинна уже пыталась послушать, не бьётся ли крошечное сердечко. Однажды лорд Эйжен услыхал женский смех и оживлённый разговор. Войдя в гостиную сестры, он застал женщин за странным занятием. Энна сидела в кресле, а леди Зелинна, стоя на коленях на ковре, прислонила к животу его жены пустой стеклянный бокал и, припав к донышку ухом, нахмурив брови, напряжённо во что-то вслушивалась. Увидев милорда, они обе смутились. Сестра спрятала бокал за спину и села на диван, вопросительно глядя на Владетеля.
Он засмеялся и спросил:
- и как, услыхала что-нибудь?
Леди Зелинна покраснела и ничего не сказала. Лорд Эйжен протянул руку за бокалом, сказал:
- а отцу можно послушать своего ребёнка?
Миледи нерешительно глянула на Энну. Та вскочила на ноги, резко ответила: - нет! - И выбежала из гостиной.
Теперь Энна не сидела вечерами с книжкой на диване уледи Зелинны. Под предлогом обучения вязанию детских вещей, она усаживалась в кресло рядом с золовкой и что-то ковыряла на спицах, а когда надоедало, бросала вязание и брала книгу. Лорд Эйжен понимал, что она не хочет, чтобы его голова лежала у неё на коленях, в угрожающей близости к животу. Конечно, ему было неприятно её недоверие и нежелание делить с ним радости и тревоги ожидания, но поделать он ничего не мог и был вынужден терпеть.
