Вера Чиркова - Сделка
— Он мне не друг, — с ледяной яростью отрезал Харн, — он враг… злейший. И если бы не был ранен, я бы сам его прикончил, но слабых не добиваю.
— Понятно… — Старшина свернул с лестницы к распахнутой двери, за которой что-то оживленно обсуждали мужские голоса и слышался звон посуды. — Проходи, устраивайся.
Рассматривать присутствующих в комнате людей герцог не торопился, незачем. Очень скоро они сами покажут и свое место в этом обществе, и отношение к новичку. А пока просто прошел к столу и уверенно сел на свободное место, небрежно наблюдая за немолодым мужчиной, сноровисто расставляющим на столе большие блюда с мясом и соленьями, которые подносил ему парнишка-помощник. И успешно делая вид, будто не замечает пристального внимания окружающих. В конце концов, их можно понять, далеко не каждый день через границу переходят дети закрытых герцогств, особенно такие необычные. Герцог нисколько не сомневался, чем намерены заняться туземцы в ближайшие час или два — засыпать его несчетным числом вопросов, от самых простых до совершенно неожиданных. Готовый отвечать на любые из них, Хатгерн уже злорадно ухмылялся в душе: умению вести беседу, не выдавая истинных намерений, наставники учили его особенно прилежно. Однако первый же вопрос поверг герцога в полное недоумение.
— Как ты избежал влияния фейлов?
— Кого?
— Фейлов!
— Что это такое? — изумленно поднял бровь Харн, рассматривая изучающих его сотрапезников.
— Он и в самом деле не знает, — уверенно объявил Кранд, посмотрев наверх.
Глянул туда и герцог, просто на всякий случай, но ничего особого не обнаружил.
— Фейлы — это они, — веско объявил немолодой абориген и поднял вверх мозолистый палец.
— Кто? — не поймавшись более на это невнятное указание, недоверчиво осведомился Харн.
— Светящиеся создания из священного леса. Нам дозволено ловить по весне молодых фейлов и приручать их… но за это мы весь солнечный жемчуг продаем эльфам.
Заявление туземца прозвучало довольно хвастливо, и это заставило герцога скептически поджать губы, хотя сам факт знакомства поселенцев с легендарными эльфами разжег в душе неуемное любопытство и добавил пока еще неразрешимые вопросы.
— Каким образом связаны эти… фейлы с каким-то жемчугом и со мной? — обдумав все сказанное туземцами, осторожно осведомился Хатгерн, стараясь не показать своей живой заинтересованности.
— Они питаются человеческими чувствами, — нехотя признался Кранд, — но любят только правду. На ней они растут сами и взращивают жемчуг. И чем эта правда весомее, выстраданнее, тем больше энергии они получают. Поэтому создают в домах, где живут, особую зону. Каждый, попадая в нее, испытывает желание признаться в самых сокровенных своих желаниях и ошибках. Твой враг очень быстро это понял и от страха разоблачения сам себя усыпил, но мы его все же разбудим и заставим говорить правду, уже послали мальчишку за Ительсом. А вот ты почему-то не сделал даже самых безобидных признаний… и это подозрительно.
— А почему вы сами спокойно сидите под фейлом и не каетесь в своих грехах? — не собирался сразу раскрывать свои тайны герцог. — Разве сила магических созданий действует не на всех без исключения?
Он ждал ответа, спокойно отрезая большим ножом ломтики мяса от огромного куска, положенного на его тарелку поваром, и пытался угадать, как поступают туземцы с владельцами старинных артефактов. Отбирают сразу или разрешают оставить себе, но требуют за это какой-то платы?
— Их влияние сильнее всего действует первый раз… — Старосте явно не хотелось раскрывать перед гостем все свои секреты, но висевшее под потолком на жердочке существо тревожно затрепетало крылышками, и он хмуро продолжил объяснение: — Когда они только знакомятся с новичками. Потом появляется защита. А первый раз можно выдержать только с помощью магических вещиц, и раз ты теперь остаешься жить с нами, мы должны знать, чем ты защищен. Наша жизнь не так уж безопасна, и всегда лучше знать, на что можно надеяться в крайнем случае.
— Да, у меня есть защитные амулеты, — так же нехотя признался Харн, — и не один. Я могу показать их вам, но не сейчас. Ты же должен понимать, после того, как вы напали на нас, насильно привели сюда и забрали мою жену, я был бы последним дураком, если бы сразу выложил перед вами все свои секреты. И не говори, будто вы не можете мне доверять, я еще даже в мыслях не собирался кому-то угрожать или кого-то обидеть. В отличие от вас.
— Это не мы придумали закон о женщинах, — мигом ощетинился один из туземцев, — но он правильный! Ведь несправедливо, когда какой-то проходимец, охотник за артефактами или преступник может иметь детей, а честный воин, вырастивший жемчужину, — нет!
— Вот как?! — начиная свирепеть, едко осведомился герцог. — Вы, значит, честные и достойные люди и имеете право на свободу и на детей? А несчастные беглянки — это просто домашний скот и ради выдуманных вами скотских правил должны, как рабыни, переходить из рук в руки и рожать вам потомство? Которое вырастет и снова будет насиловать чужих жен! Интересно, а на ваших собственных дочерей это подлое правило тоже распространяется или только на чужих женщин?
Кранд яростно сверкнул на наглого чужака глазами и со всего маху врезал кулаком по столу. Жалобно звякнули пустые бокалы, под потолком вдруг тревожно затрепетал крылышками фейл, замелькали светлые блики, и старшина, уже раскрывший рот в явном намерении рявкнуть нечто резкое, отчего-то сразу передумал и смолчал, лишь бешено скрипнул зубами.
После этого обед продолжался в полном молчании, и все туземцы упорно смотрели лишь в свои тарелки, стараясь не встречаться взглядом с насмешливо прищуренными глазами дерзкого новичка. И многие из них все сильнее сознавали, как сильно ошибались, радуясь струйке дыма, замеченной над одним из тех мест, куда стражи обычно выбрасывают беглецов. Да и Кранд зря так спешил добраться туда раньше старшин других поселений. Пусть бы на этот раз «повезло» Юширсу или Мирдену…
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Трапезничали поселенцы долго, со вкусом обгладывали огромные кости, неторопливо смаковали янтарно просвечивающую мелкую вяленую рыбешку, поданную к слабому пиву, с детским блаженством на лицах лакомились сладким пирогом, покрытым взбитыми сливками.
Хатгерн тоже подкреплялся основательно, неизвестно, когда удастся поесть в следующий раз. И упорно помалкивал, хотя ничуть не жалел о сказанных сгоряча словах. Но вовсе не собирался и дальше заверять туземцев в собственной правоте. Все равно ему это не удастся, они выросли с убеждением в справедливости собственных законов и будут отстаивать свое мнение, даже если придется взять в руки мечи. Да он и сам, если припомнить последние месяцы правления герцогством, поступал ничуть не лучше и слишком поздно начал сознавать всю глубину своих ошибок. Когда уже невозможно абсолютно ничего вернуть или исправить.
