Первая белая книга "На пути в неизвестность" (СИ) - Хэмфри Вернер

Меся грязь под своими ногами сжигатели принялись за свою работу. Они подходили к самому краю обрыва и раскачивая тело в большом куске материи, держа его в руках, бросали тело в пламя, так чтобы ткань оставалась при них. Они проделывали это действие столько сотен раз, что Колебан сбился со счета, так часто приходилось им это делать. Качаешь труп, качаешь, а потом бац и он уже летит в пламя, готовой поглотить любое количество плоти превратив ее в пепел.

Пока Колебан осматривал тела на наличия приятных находок, что дальше послужат ему долгую службу, Патрик же всматривался в лица, застывшие с гримасами боли, страха, ужаса, отчаяния, а иногда и радости. Вот он перевернул одно из тел и посмотрел на белокурую девушку, которая будто бы спала у него на руках. Вся в веснушках, с губами, измазанными кровью, она всем своим видом просто требовала Патрика разбудить ее. Рука мальчишки нащупала ее большую грудь, пальцы остановились на пунцовых сосках, выглядывающих из-под платья. Еще утром эти спелые формы вздрагивали при дыхании, увы, но теперь, рука ощущала только лишь холод, а разум мальчишки разочарование. Патрик поднял ее на руки и гладя по волосам понес к самому обрыву намереваясь сначала устроить представление перед Колебаном, станцевав с ней, а уже потом, если танцевать она не умеет или откажет, сбросить вниз.

Старик был не против выходок Патрика, кружащего с трупом на руках перед пропастью из которой вырывались языки пламени. Глядя на святящаяся от счастья глаза мальчишки, он думал о том, как потратит свои два золотых, честно заработанных за сегодняшний день. Не одна потаскуха в городе не откажет ему за такие деньжищи, вот только теперь он не даст им не гроша все оставив себе.

Представление затянулось, да и усталость давала о себе знать и Колебан решил прекратить это непотребство, нужно было успеть вернуться в город до заката солнца. Патрик сделал еще не сколько пируэтов намеривался бросить холодную незнакомку в бездну, но в последний момент остановился просто отпустив. Тело упало прямо в грязь, а мальчишка поклонился своему единственному зрителю, так он в тот момент думал. Лошади тревожно заржали и захрипев подались с повозкой назад. Колебан поймал их за вожжи, не давая им возможности ускакать прочь. Но произошло то, чего никто из сжигателей и представить не мог.

Черный рыцарь, весь закованный в черную броню, не издавая не единого звука вынырнул из тумана и схватил тело мертвой танцовщицы Патрика за волосы. Незнакомец совершенно не обращал внимания на опешивших от удивления сжигателей и принялся отрезать ей голову своим волнистым мечом, как пилой. Проделав это, он спокойно повернулся к ним спиной и принялся стягивать остальные тела с телеги намереваясь сделать тоже самое с остальными. Оцепенение не пропадало, Колебан вцепился в вожжи мертвой хваткой и не отпусках их глядя на Патрика, упавшего на свою задницу и пытавшегося в панике отползти назад от обезглавленного тела. Рыцарь полностью игнорировал сжигателей стянув еще несколько тел и будто найдя подходящие с легким хрустом отрубал им головы, что падали в грязь по разным сторонам от телеги.

Колебан наконец-то взял себя в руки, замотав головой, пытаясь до последнего прогнать это жуткое наваждение, которое никак не пропадало. Пальцы нащупали кинжал, но что он мог сделать, защитить трупы, зачем? Нужно было бежать, бежать пока была возможность. Мальчишка наконец-то поднялся на ноги и не отрывая своего взгляда от еще одной отрубленной головы пятился прямо к старику, боясь проронить хоть слово. Как только Колебан почувствовал тепло тела Патрика, рука сама выхватила кинжал, который он выставил перед собой защищая им себя и мальчишку. Рыцарь остановился и повернулся в паре испуганных сжигателей и направился к ним продолжая не издавать ни звука. Теперь время будто остановилось, да оно почти замерло, ничего не было, вообще ничего. Только черный рыцарь с волнистым мечом в руке, языки пламени и потрескивание кострища требовавшего новых трупов.

Они бежали, нет как они бежали, душа ушла в пятки не иначе, грязные и измученные они оба, Колебан и Патрик уже ползли по грязи, пытаясь во чтобы не стало убраться поскорее прочь от этого места. Кто это был и зачем отрубал головы, сердце бешено колотилось в груди, а рука сжимала руку мальчишки и тянула его вслед за собой. Они падали и снова подымались, задыхаясь от сбивающегося дыхания и страха, что охватил их обоих. Нет, нужно было менять работу. Хоть в поле пахать, да хоть дерьмо убирать, как хотелось жить в этот момент. Даже кинжал, брошенный у самых ног рыцаря уже был не нужен, как и повозка с лошадями оставленная там же.

Рыцарь молча проводил взглядом беглецов и отрезав остальные головы забросил их в телегу и отправился на ней назад в туман, из которого и возник.

***

Символ веры над самой головой слепил глаза своим золотым богатством, но умирающему епископу, лежавшему на алтаре было совершенно не до него. Боль была абсолютно везде, внутри него, вокруг и даже рядом с ним, нападая на него волнами, становясь то сильнее, то слабее. Старое, совсем не тренированное тело не выдерживало нагрузок, через которые оно прошло два дня назад. Опять боль, страх преходящий в ужас, и епископ проваливался в сон, из которого назад его вырывал монах помощник, продолжая свое лечение, которое не приносило никакого результата. Хотя если его помощник хотел, чтобы ему стало безумно больно, то у него это отлично получалось. Епископ даже попытался улыбнуться от этих мыслей, но снова от боли проваливался в бездну лишившись чувств.

Он слышал голоса, много голосов, люди пели и молились, снова и снова. Это раздражало, его кидало то в холод, то в жар и даже трясло. Крепкие руки помощников держали его так сильно, как только могли, будто бы сама жизнь пыталась из него вырваться, а они ее не отпускали. Он опять просыпался по среди храма. Нет не так, скорее посреди боли, жуткой не выносимой боли, которой все не было конца. Ему уже надоело ждать, время потерялось между символом веры, пением и болью. Епископ хотел уйти, жаждал этого, но его желанию не суждено было сбыться сегодня и боль продолжалась.

В очередной раз просыпаясь, он видел лица людей, склонившихся над ним, совершенно разные, незнакомые, добрые и злые, чистые и грязные. Они целовали его, шептали ему на ухо слова, смысла которых он не понимал, слыша только боль и ничего кроме нее. А потом боль исчезла, она ушла так неожиданно, что епископ сразу открыл глаза и попытался вдохнуть полной грудью воздух. Дыхания не было, только пение, молитвы и символ веры: золотое солнце, тянувшееся своими лучами в разные стороны. Боли больше не было, нет это ли радость, его трясло и изо рта хлынула кровь, дыхания больше не было. Наверное, это конец, подумал епископ и снова провалился в сон, такой желанный и такой нужный. Пустота.

Пустота была не долгой и невыносимо короткой. Она так резко закончилась, что епископ, откашливаясь кровью вздохнул полной грудью, снова чувствуя боль. Символ веры блестел над головой, боль медленно отступала, она уже не была такой не выносимой или он просто привык к ней.

Старое тело, все покрытое язвами от ожогов, шрамами от десятков порезов, тощее тело старика, который нормально не ел несколько месяцев. Епископ смотрел на свою кожу обтягивающую скелет и по его щекам лились слезы. Нет не от боли, и даже не от того что он похудел за эти два дня на два десятка килограмм, а от осознания того что он все еще жив. Монахи, те что остались после резни в храме еще были живы, они стали намазывать его тело очень знакомо пахнувшим кремом, принесённым молодым человеком, одетым в доспехи охраны порта. Палочки, намазанные кремом, скользили по его коже, покрывая густой липкой янтарной массой его ожоги и шрамы, боль отступала, наконец, совсем прекратившись. Епископ закрыл свои глаза и погрузился в размышления, отбросив все сомнения о своей скорейшей кончине.

Пять лет он проводил опыты с кровью своей чернокожей пленницы, которая обладала поистине не вероятной силой, силой огня, живущего прямо внутри нее. Когда он увидел в первый раз ее тело без рук и ног он скептически отнесся ко всем рассказам о том, как удалось ее взять живой. Только после долгих изнурительных опытов он понял какое же чудо ему досталось. Ее кровь заживляла раны, наполняла все тело силой и после сжигало его изнутри превращая в горстку пепла. Епископ снова и снова приводил новых и новых подопытных, жителей своей темницы, готовых на все чтобы только прекратить те мучения, через которые они проходили каждую ночь. У него ничего не получалось, они, один за другим умирали, сгорая изнутри прямо у него на глазах. Он злился, снова и снова пробуя, попытка за попыткой обуздать эту силу. Убивал своих помощников боясь того, что тайна может покинуть стены храма и снова продолжал опыты с кровью. В какой-то момент совсем отказавшись от этой затеи он неожиданно для себя принял самое верное решение, попробовать самому, по не многу, по чуть-чуть смешивать эту кровь с вином. И о чудо, у него получилось. Сначала это было очень больно, одной маленькой капли хватало для того, чтобы посеять в его желудке сущий хаос и покрыть ожогами всю гортань, которая после очень медленно заживала. Но он не отчаивался и продолжал свои опыты, мучаясь долгим ожиданием, пока все раны внутри него заживут. Постепенно его тело начало привыкать, с каждым разом все меньше страдая от ожогов в желудке. Так за несколько месяцев он смог выпивать по одной капле раз в неделю, теперь чувствуя сам огромный прилив сил, а не выслушивая предсмертные рассказы обреченных, становящихся горстью пепла. Он выжидал, долго и упорно идя к своей цели, медленно, но уверенно увеличивая дозу чудесной крови до одной капли в день. Епископ стал набирать вес и чувствовать будто он смог победить саму старость, которая отступив, сменилась стойкой верой в то, что он сможет обуздать ту силу, которая таилась в теле его пленницы.