Джон Толкин - Властелин колец
451
Народы Тьмы — народы, которые остались чужды нуменорскому монотеизму и поклонялись идолам (т.е. «нормальные» язычники).
452
См. прим. к Приложению А, 1, гл.1.
453
Имеется в виду остров Тол Эрессея неподалеку от берегов Валинора (см. гл.1 ч.2 кн.1).
454
Эхо народных сказок о людях, которых губила встреча с эльфами, — и голос Толкина в защиту эльфов.
455
Эхо «Старшей Эдды». В песне «Речи Регина» (пер. А.Корсуна) читаем: «У меня был брат по имени Отр, — сказал Регин, — он часто плавал в водопаде (Андвари) в образе выдры. Однажды он поймал лосося, сел на берегу реки и ел, зажмурившись. Локи бросил в него камень и убил его…»
Справедливости ради следует привести замечание Глориан Сен–Клер, специалиста по древнескандинавской литературе и мифологии (Mythlore, N 3, 1992, с.47): «Некоторые критики заставляют читателей испытывать танталовы муки, намекая, что, дескать, знай они древнескандинавскую литературу, ВК обрел бы для них совсем другой — истинный — смысл. Посвятив всю жизнь исследованиям в этой области, я, однако, со всей ответственностью могу заявить, что никакое описание источников, которыми пользовался Толкин, в которых он черпал вдохновение и сведения, простого объяснения нам не даст. Самое подробное изучение его книг может привести только к одному выводу — Толкин был «малым творцом» (sub–creator) своего собственного мира» (о теории «малого творчества» (sub–creation) см. прим. к гл.1 ч.2 кн. 1, Сильмарил).
456
В письме к сыну от 14 мая 1944 г. Толкин пишет: «Читал вслух новую главу — «Дорога к Перепутью»: полное одобрение. До сих пор все шло хорошо; теперь я подбираюсь к узлу, где должны сойтись все нити… Книга так выросла по значению, что наброски последних глав (написанные мною сто лет назад!) совершенно перестали отвечать требованиям целого, оставшись на уровне чтения для подростков» (П, с.80).
457
Кирит Унгол. Синд. «паучий перевал».
458
Шиппи (с.237) указывает, что эти слова являются дословным переводом древнескандинавского слова oegishjalmr, «шлем страха», — такой шлем в «Старшей Эдде» носит дракон Фафнир.
459
Внимательный читатель заметит, что в настроениях Фродо постепенно все большее место занимают уныние и безнадежность. Он поддается наваждению в Мертвых Болотах, о чем Толкин говорит лишь намеками (и Голлум пародирует его безнадежность своей реакцией на пролетающего Всадника). Уныние как явное наваждение одолевает его и в этой сцене. Напомним, что в христианстве уныние считается одним из семи смертных грехов и в любом случае чувством безусловно отрицательным. Уныние — одно из сильнейших орудий диавола в его борьбе за души (для темных сил идеальный способ завладеть душой — склонить ее через уныние к самоубийству). В теме уныния Толкин еще раз касается проблемы зла как такового. Является ли уныние слабостью самого Фродо или оно есть результат разъедающего действия Кольца? Шиппи пишет: «Возможно, все грехи требуют некоторого сочетания двух сил — одна подталкивает на грех извне, другая — не что иное, как собственная внутренняя слабость. В любом случае на уровне повествования можно сказать, что ВК — не житие святого, где речь идет исключительно об искушениях, но и не просто сложная военная игра, где все дело в тактике. Если бы равновесие между двумя крайностями в ВК нарушилось в ту или иную сторону — книга много потеряла бы» (с.111).
460
См. прим. к гл.11 ч.1 кн.1, а также к следующей главе этой части.
461
См. прим. к гл.1 ч.2 кн.1.
462
За «легким» разговором Сэма и Фродо скрывается ключ к пониманию «хоббичьей теории мужества», которую Толкин сополагает так называемой «северной теории мужества» (см. прим. к гл. 2 ч.2 кн.1, В чем истинная мудрость?). Восхищаясь «северной теорией мужества», Толкин, однако, указывал, что только подлинное язычество могло руководствоваться ею, — в ней слишком много «благородной ярости и отчаяния», и лучшим выходом для героя зачастую считается самоубийство. В толкиновском мире «облагороженного язычества» (см. прим. к гл.1 ч.2 кн.1, Эарендил, а также прим. к этой части, гл. 5, Наше Предание делит людей…) эта теория неизбежно должна была претерпеть изменения. По словам Шиппи (с.119), Толкину требовался «более мягкий, но не менее сильный» образ для абсолютного мужества. В решающую минуту герои Толкина противопоставляют опасности смех и отказ думать о будущем. Наиболее полно и последовательно эту модель мужества воплощают хоббиты, хотя она свойственна и Фарамиру, и Эомеру, и другим героям ВК. Шиппи указывает, что подобное мужество характерно для английского национального характера в целом. Для древнего язычника зло было слишком реально, чтобы смеяться над ним; зло было судьбой, ожидающей его в конце всех путей. Первый шаг к христианскому мироощущению — отказ от признания за злом равного достоинства и равной реальности с добром, восходящий к боэцианскому взгляду на зло как на «не–сущее» (см. об этом подробнее в прим. к гл. 2 ч.2 кн.1 ), причем отказ этот не исключает необходимости бороться со злом. По сравнению с безнадежностью языческого мироощущения в мире Толкина живет знание о Боге и надежда на Его конечную победу, в свете которой все ухищрения зла, хотя бы они и привели к его временной победе, кажутся тщетными.
463
Как бы в подтверждение этих слов Сэма, в одной из книг американского журнала Mythlore, посвященного творчеству Толкина, Льюиса и Уильямса (см. прим. к гл.2 этой части), действительно была опубликована статья в защиту Голлума, автор которой весьма аргументированно доказывал, что Голлум — один из наиболее интересных и симпатичных героев ВК. Автору крайне импонируют ум и остроумие Голлума. Его попытка раскаяться и помочь Фродо на пути в Мордор представляется подвигом, а сама судьба Голлума — жертвенной и наиболее трагичной из всех судеб героев ВК. Стоит вспомнить, что в традиции христианской мысли (правда, чаще на границе с ересью) всегда присутствовала линия сочувствия судьбе предателя Христа Иуды — вплоть до предположения, что Иуда был выбран для этой миссии самим Христом как лучший его ученик и, возможно, сознательно пожертвовал своим добрым именем, чтобы исполнить тайное поручение Иисуса! Отметим справедливости ради, что в канонических церковных текстах следы такого взгляда на Иуду отсутствуют, — например, в православной литургической традиции Иуда однозначно осуждается.
464
В письме в издательство Houghton and Mifflin (июнь 1955, П, с.221) Толкин пишет: «…даже теперь (когда сама вещь уже остыла и перестала быть столь насущной и столь близкой мне) некоторые ее особенности и отдельные места все еще сильно волнуют меня. Сердцем я всегда остаюсь на холме Керин Амрот (конец гл.6 ч.2 кн.1), но… больше всего печалит меня неудача Голлумова раскаяния (к которому он был так близок, когда ему помешал Сэм). Это положение представляется мне очень близким к положениям, которые встречаются в реальном мире, где орудия справедливого возмездия редко бывают сами по себе справедливы или святы, а добро часто превращается в камень преткновения». Шиппи (с.120) пишет: «За мимолетное проявление «доброты» Голлум не получает от судьбы никакой форы, но ведь и он не сделал шага навстречу Фродо, когда тот спас его от лучников Фарамира». По Шиппи, здесь выражена известная жесткость этической системы ВК, что еще раз доказывает сомневающимся: ВК — отнюдь не детская литература, как полагали некоторые враждебно настроенные критики. На пути к необещанной победе здесь гибнет слишком многое, и зачастую героям предоставляется один–единственный шанс на спасение.
В этой сцене как нигде ярко проявляется характер Сэма. В письме Кристоферу Толкину от 24 декабря 1944 г. (П, с.105) Толкин пишет: «Конечно, характер Сэма прорисован здесь наиболее подробно. Сэм прямой последователь Бильбо и типичный хоббит. Фродо не так интересен, так как чересчур возвышен и весь определен своим призванием». В письме к Э.Элгар (сентябрь 1963 г., П, с.325) Толкин вновь касается этой темы: «Сэм задуман так, чтобы его любили и немного посмеивались над ним. Некоторых читателей он раздражает и даже приводит в ярость. Я могу понять их. Иногда все хоббиты оказывают на меня такое же действие, хотя я остаюсь очень к ним привязан. Но Сэм и правда кого угодно может «довести до кипения». Он представляет хоббитов ярче, чем все остальные его собратья, даже те, с которыми мы встречаемся чаще других, а это значит, что в нем сильнее представлено то качество, которое даже сами хоббиты находят порой трудновыносимым: вульгарность. Под этим словом я имею в виду не просто «приземленность», но гордую собой умственную близорукость, самодовольство (в разной степени) и самоуверенность, а также всегдашнюю готовность измерять все и вся со своей колокольни и давать всему оценку, исходя из собственного ограниченного опыта, в основном выраженного в форме сентенциозной народной мудрости. При всем при том надо учитывать, что мы знакомимся только с исключительными хоббитами… наделенными благодатью, или особым даром: одних захватило прекрасное видение, других преобразило почитание вещей более благородных, чем все окружающее, вещей, которые одним своим существованием восстают против их деревенского самодовольства. Представьте–ка себе Сэма, который не прошел обучения у Бильбо, Сэма, равнодушного ко всему эльфийскому! Между прочим, не так уж это и сложно… Сэм был самоуверен и в глубине души мнил о себе довольно много, но его самомнение было преображено преданностью хозяину. Он не думал о себе как о герое или храбреце, не считал себя достойным какой бы то ни было похвалы — разве что за верность и преданность Фродо. В этом была доля (возможно, неизбежная) гордости и чувства собственности: эти чувства обычно трудно исключить, когда несешь подобную службу с полной отдачей. Они и помешали Сэму до конца понять любимого хозяина и последовать за ним в его постепенном возвышении до благородства (которое учит служить и тому, чего не любишь), до распознавания в падшем существе пусть извращенного, испорченного, но все же доброго начала. Очевидно, Сэм не мог до конца понять, почему так расстроило Фродо происшествие у Запретного Озера. Если бы он мог видеть, что происходит между Фродо и Голлумом, все могло бы кончиться иначе».
