Ксения Медведевич - Сторож брату своему
Юноши полыхнули зеленым, и на их месте возникли рогатые водяные драконы — молоденькие и очень злые.
— Заберите жизни чужаков, они дозволены! — трубно проревел мирза Масту-Хумар.
Селяне взорвались радостными криками и схватились за палки и камни.
— Коней, коней берегите! — задребезжал голос старосты. — На чем пахать будем, коней не пораньте!
Лошади под айярами бесились и свечили, наемники вылетали из седел. Удержавшихся стаскивали с коней и забивали палками. Кого-то в прыжке сбросил с седла двурогий чешуйчатый дракончик. И принялся с рычанием полосовать когтями, раскидывая в стороны обрывки кишок.
— Пропустите! Пропустите меня! — пронзительный женский крик еле слышался в общем гвалте.
— Дайте подойти Сураё! — поддержали общие вопли. — Вон он, женщина! Держите его!
— Держите его! — кричала Сураё. — Держи его крепко, муженек! И ты, Дакла, держи его с той стороны!
Высоко подняв в руке окровавленный острый камень, женщина протолкалась к растянутому на земле айяру. Улыбнулась в перекошенное, залитое кровью лицо мужчины — и пронзительно, радостно расхохоталась.
— Держите его крепко! — рявкнула она.
Сураё уселась на распяленного человека сверху — поддавая бедрами и постанывая, словно совокупляясь с лежащим. Селяне хохотали, айяр что-то орал — вероятно, просил пощады.
— Что, хорошо тебе, орел? — взвизгнула Сураё. — Горячая я женщина, а?!
И с размаху ударила камнем в лицо мужчины:
— Н-на!
И принялась с силой молотить булыжником — морщась от усилий, сдувая с лица волосы и смахивая кровавые брызги:
— Н-на! Н-на!
…Через некоторое время на берегу реки не осталось ни одного живого ашшарита.
Старый дракон с удовлетворением оглядел разметанные по траве и песку останки, не очень походящие на человеческие. Феллахи с арканами и длинными камышинами гонялись за перепуганными лошадьми, ловили их, спутывали и уводили прочь.
Почтительно кланяясь, подошел староста:
— Что прикажете делать с телами, о наилучший господин?
Дракон сморгнул и перетек в облик старца:
— Заройте, как обычно, на старом кладбище. Сверху ничего не ставьте — эти глупцы не заслуживают посмертного имени.
Староста поклонился и широким жестом указал на лепившиеся по склону холма домишки:
— Прошу пожаловать в мое скромное жилище, о Царь Реки. Отведай нашего угощения! Трех буйволов забьем в твою честь, о царь!
Дракон стоял, не двигаясь с места.
— Ах ты ж моя старая глупая голова! И ваших сыновей тоже приглашаем, господин, — спохватившись, угодливо прокудахтал староста. — Матушка их давно не видела, сидит-сидит льет слезы наша Гульбахар: как там мои мальчики, вот уж шесть лет не видала я моих близнецов!
Масту-Хумар прищурился:
— Уговор помнишь?
— Конечно-конечно, — заулыбался феллах. — Сыновьям вашим уже подобрали хороших девушек! Высокогрудые, с тонкой талией! Нетронутые — как снег поутру зимой! Одна — моя дочка, другая — дочка Даклы-шорника! Красавицы, при виде которых луна скажет: я скроюсь, мне стыдно! Девушки ждут не дождутся женихов, для них такая честь возлечь с сыновьями Царя Реки!
Дракон благосклонно улыбнулся и пошел вперед. Староста угодливо забегал то слева, то справа, лепеча льстивые слова. И поинтересовался:
— Господин кого-нибудь себе присмотрел?
— Пока нет, — важно ответил Масту-Хумар, вышагивая вперед и поглаживая бороду. — Приведете всех молоденьких, я выберу женщину. Хотя… У этой Сураё уже были дети?
— О да, наилучший господин! И как удачно — два мальчика! — радовался староста и семенил следом.
— Передайте женщине Сураё, что она будет прислуживать мне за ужином. Пусть вымоется и приготовится для меня.
— Оооо! Конечно-конечно! Вот уж машшате расстарается! Такой почет семье, благодарствуем, наилучший господин! Да родятся у царя лишь сыновья, да будут плодовитыми его женщины!..
Харат,
месяц с небольшим спустя
С тоской поглядывая на уходящую в небо громаду масджид, Муса ибн аль-Джассис, градоначальник Харата, вздыхал и перебирал четки.
Иногда ему казалось, что лучше бы он оставался ювелиром — и не водил дружбы с всесильным военачальником Джариром ибн Тулуном Хумаравайхом. Не становился его сотрапезником, а продолжал сидеть в своей лавке на большом базаре Васита и тихо пить любимое вино ширави. Ах, ширави, ширави, за твой вкус я отдам свое место в раю, но тебя, о царица вин, нынче так редко привозят из Лаона…
И надо же было случиться такому, что ибн Тулуна отправили в Васит с войском ради защиты города, а могущественный джунгар оказался любителем царственного, пурпурного — и крепчайшего — лаонского вина. Конечно, после сорока ратлей такого напитка его сотрапезники и собутыльники уже валялись пьяные по коврам, а ибн Тулун отчаянно скучал в одиночестве. А кому такое понравится, позвольте вас спросить? Вот вам бы понравилось, что вы еще готовы продолжать беседу и даже читать стихи, а кругом храпят, да еще и вповалку? Тогда Джарир ибн Тулун Хумаравайх послал невольников на поиски людей, столь же выносливых к вину, как и он.
А им показали на него, Мусу, — на кого же еще им было показывать, позвольте вас спросить? Все на базаре Васита знали, что ибн аль-Джассиса не перепить ни тюрку, ни даже сумеречнику — тягались, знаем. Впрочем, с сумеречником — веселый ему попался айютаец, купец, говорил, но какие из айютайцев купцы мы знаем, шпион небось, или наемный убийца, или и то и другое и третье, да еще и наверняка работорговец впридачу, но веселый такой, ничего не скажешь, — так вот, с айютайцем, правда, они свалились разом. Зато после сорок третьего ратля.
Ну так вот, ибн Тулун позвал его к себе во дворец, и они и принялись пить. И так хорошо они сошлись за трапезой, что сначала Хумаравайх принялся заказывать у него драгоценности, а потом сделал его управляющим делами. Ну а теперь, когда дочку его вот-вот возьмут в харим эмира верующих — вот почет выпал человеку, вот уважение! самому халифу предложил свою дочку Хумаравайх и получил согласие на женитьбу! — так вот, когда халиф — да продлит его дни Всевышний! — вот-вот введет в свой харим его дочку, ибн Тулун выхлопотал для любимца место градоначальника в Харате. А то с кем же мне там пить, вздыхал Хумаравайх. А он уж давно прикупил в здешней долине поместье, собирался уйти от дел и провести там остаток жизни. А что — сорок семь лет стукнуло человеку, преклонный возраст уже, пора поблагодарить Всевышнего за милость и удалиться на покой, в сады, к рабынькам и певицам.
И вот уж с самого лета он, ибн аль-Джассис, сидит в Харате градоначальником, и каждую пятницу пьет с ибн Тулуном в его усадьбе. И все бы ничего, но эмир верующих — да продлит его дни Всевышний, да благословит его и его потомство! — приказал военачальникам аш-Шарийа собраться и держать совет в его, аль-Джассиса, городе. Как будто от Харата до проклятой карматской пустыни ближе, чем от Васита! Или Куфы! Как раз наоборот! Но наше дело маленькое: ткнул эмир верующих пальцем в карту — туда все и съехались.
