Николай Переяслов - Достучаться до звёзд
— Не болтай ерунды! — Патрио стряхнул набежавшее оцепенение. — Ты просто свихнулась тут одна, думая о своём сыне! — он снова сделал несколько шагов из угла в угол. — А где, кстати, остальные жители? Ты что, совсем одна здесь, в деревне? Куда все подевались?
Старуха чуть заметно пошевелилась.
— Ушли… Все ушли. Туда, где нет зла…
Лейтенант вздрогнул и отступил назад.
— К-куда?
— В лес, — ответила старуха. — Звери не такие злые, как люди.
Он вытер рукавом выступившую внезапно испарину.
«Хоть бы уж поскорее утро! — подумал, глядя на тёмное, в отблесках незатухающего пожара, окно. — Пока я тут сам не свихнулся с этой полоумной старухой».
И он снова опустился на стул у стола.
— Есть хочешь? — спросила хозяйка.
— Что?
— Есть, говорю, хочешь?
— Есть?..
Кровь прильнула к лицу, часто-часто забилось сердце, отдаваясь в ушах ударами: тум… ту-тум, тум… ту-тум, тум… ту-тум, — словно откуда-то из бездны потерянных лет донёсся голос склонившейся над ним мамы:
— Есть хочешь?
Тум… ту-тум…
— Есть хочешь?
Тум… ту-тум…
— Есть хочешь? — повторила старуха.
— Не-ет! — закричал он. — Нет! — и судорожно вцепился дрожащими руками в автомат.
— Что с тобой? — вскинула брови старуха.
— Так, — он прикрыл глаза. — Нашло что-то, — и устало положил голову на стол.
Странный щекочущий запах не давал сосредоточиться, мешая вернуться в привычное состояние и стать прежним лейтенантом Патрио Мьютом.
Стать… Патрио Мьютом?.. А кем же он в таком случае был только что, секунду назад? Кто он вообще на самом деле?..
— Что это так сильно пахнет? — не выдержал он, резко подняв голову.
— Где? — не сразу поняла она.
— Ну, вот — это? В комнате?
Старуха потянула носом, принюхиваясь.
— A-а! Это оранжики! Цветы такие… У них сейчас самый сезон.
— Оранжики, — повторил он задумчиво и вспомнил те неприметные жёлтые цветочки, в которые уткнулся, падая в канаву. — А кто жил в том доме? — кивнул он за окно. — Напротив вашего?
— В том, куда ты кинул гранату? Старик один пришлый… Но он уже тоже давно ушёл туда, где нет зла… Умер.
Она погладила лежащую перед ней деревянную шкатулку.
— Мой Ларри любил забираться к нему на колени и таскать его за козлиную бороду. Хохочут при этом оба, как дети малые…
— Ларри? — не понял Патрио.
— Ну да, Ларри… мой мальчик…
Лицо старухи передёрнула боль, и она снова умолкла, опустив голову. Приставив автомат к стенке, лейтенант тоже опустил голову на руки.
— Я вздремну немного, — сказал он. — Разбудите, когда наши вернутся.
— Смерть разбудит, — тихо ответила старуха, не поднимая головы, и лейтенант снова подтянул к себе отставленный было автомат.
Щекочущий запах оранжиков всё лез к нему, всё будил забытые воспоминания детства…
«К чёрту! К чёрту!» — гнал он от себя навязчивые видения, всё больше и больше в них погружаясь, стараясь в то же время следить сквозь полуприкрытые веки за странной старухой… А та подняла голову и открыла свою заветную коробочку.
— Ларри, Ларри, — зашептала она подрагивающими губами. — Где ты сейчас, сын мой? Где ты? Где ты?
— Я тут! — кричит он ей в своём сне. — Я у дедушки на коленях! — и радостно треплет смеющегося меднолицего индейца за белоснежную редкую бородёнку.
— Вот тебе талисман, разбойник, — слышит он голос матери. — Вот эту половинку серебряной пуговицы я повешу на шейку тебе, а эту — оставлю у себя! — и он видит, как она, смеясь, прячет вторую половинку пуговицы… в старухину шкатулку!
Или… или это старуха прячет в свою коробку его пуговицу? Когда же она успела?…
В полусне он нашарил рукой висящий на шее талисман и вытащил его на свет. Нет, всё на месте, просто померещилось, что старуха прячет его сокровище в свой мини-сундучок…
Половинка пуговицы выскальзывает из его сонной руки и, тихо звякнув, падает на гладкую поверхность стола.
— Ларри, — вздрогнув, шепчет старуха. — Ларри, сынок…
……………………………………………………………………………………………
…Выстрел вдребезги размозжил сон, сорвавшись с места, Патрио схватился за автомат.
— Крепко спишь, лейтенант, — на пороге, криво ухмыляясь, стоял его сослуживец Харфур. — Мог бы и не проснуться, — он кивнул в сторону. — Старуха уже было вытащила из-под тебя автомат… Так что с тебя причитается!..
Стряхнув остатки сна, Патрио повёл взглядом по комнате. Рядом со столом, свесившись со своей коляски, сидела прошитая пулями старуха с раскрытой шкатулкой на коленях.
— Идём! — позвал с порога Харфур. — Уже пора.
— Да-да, — пробормотал он в ответ. — Пора, — и нажал на курок автомата.
Перерезанный надвое автоматной очередью, Харфур свалился у двери. Не глядя в его сторону, Патрио наклонился и осторожно взял у старухи с колен её сокровище. На залитом кровью дне шкатулки лежала сложенная вчетверо бумажка, а на ней — половинка серебряной пуговицы. Дрожащей рукой он приложил её к той, что висела на толстой нитке у него на шее — линия разлома совпадала идеально. Еле сдерживая бьющееся сердце, он взял в руки забрызганный кровью листок, развернул. В нижней его части хорошо сохранились строки какого-то стихотворного текста и, с трудом шевеля дрожащими губами, он прочитал:
…Так тяжело, хоть вой подчас.
И понимаю я, натужно —
чтоб мир очистить от зараз,
его от нас очистить нужно.
Пока же не закаменел
вконец я сердцем,
мой Иисус, приди ко мне —
дай мне согреться!
Яне мальчишка, я не трус,
и своё дело славно знаю,
но отчего ж я в землю жмусь,
словно могилу примеряю?
Могилу?!. Дудки!! — И во мгле
грохочет залп по жертве новой!
…И покатился по земле —
венец терновый…
— Харфур! Патрио! Вы там скоро? — послышалось с улицы и, поглядев в окно, он увидел собирающийся напротив дома отряд.
— Вы что там, уснули? — хохотнул кто-то из его вчерашних друзей.
— Наоборот, — прошептал он. — Я находился в летаргическом сне все эти годы. Но сейчас, слава Богу, проснулся, — и, подняв автомат Харфура, он положил его рядом с собой на стол. Потом наклонился, вынул из его подсумка запасные диски и гранаты и тоже разложил на столе.
— Ну… с добрым утром, Ларри, — произнёс он, проверяя автоматные диски и придвигая стол поближе к выходящему на улицу окну. — Слишком долго ты спал, дорогой. Слишком долго, — и, подняв автомат к плечу, выпустил в сторону сгрудившегося около калитки отряда первую очередь.
