Владислав Гусев - Судьба по контракту
— Что случилось то?
— Тут такое дело, — Гарт потер макушку, — на днях кузнецова дочь занемогла, так твой дорогой учитель сказал, пусть, мол, травница лечит… Вроде, дел у него по горло. Нет, я конечно, ничего не хочу сказать против мастера Хонва… Но все же…Вот… А у кузнеца с травницей тоже не маслом отношения смазаны. Он тут намедни ей серп выковал. Очень неплохой, я видел. А это старая дура вой подняла… Вишь, не угодили ей… Короче, она тоже отказала. А девке вчера к ночи совсем лихо стало… Ну, кузнец ко мне пришел. Сам не свой. Я и решил удачу попытать еще раз. Попытал…
— С девкой-то что вышло?
— Да боги знают, да Единый ведает, — развёл руками Гарт, — она вишь, с подружками намедни искупалась в озере. Сам знаешь, сейчас под осень вода, что твой лёд… Ну, засопливилась сначала. Поначалу кому какое дело до ее соплей было? Что, соплей, что ли не бывает? У всех бывают. Да… У меня вон с похмелья всегда текут. Ну вот… Стало быть, день за днём идет, а ей всё хуже и хуже. Ты ж умеешь лечить, а? Не всё же с мертвечиной забавляться…
— Лечить немного умею.
— Помоги, а? Памятью предков прошу. Сгинет ведь девка, как пить дать, сгинет. А она у кузнеца единственный свет в окошке. Он за нее светлого короля продаст, и жалеть потом не будет. Знаешь, как он мне говорит всегда? Я, мол, не пью только из-за дочурки. Посмотрю на нее, порадуюсь, и желание напиться меня стороной обходит. А раньше то, как пил. Сам помнишь.
— Ага, — кисло скривился Ильм, — пьяные дебоши местного кузнеца были отчасти сравнимы с высоким искусством, ведь всем селением одного человека усмиряли, — и что, совсем себя в руки взял?
— Шесть годов ни-ни, — стукнул кулаком по столу Гарт, словно печать поставил подтверждающую, — если только эля хлебнет. Но не вусмерть. А он же мастер какой… Поможешь, а? Мы заплатим, не поскупимся.
— Денег я не возьму. И ничего заранее не обещаю. Сначала надо посмотреть. Кузнец там же живет?
— Там, там. Куда ему деваться. Ты сходи, а я пока комнатку тебе приготовлю.
— Эх, уже пошел…
Ильм запахнул плащ и поднялся с лавки. Еще один беспокойный вечер ему был гарантирован.
***Ильм застал кузнеца за работой. Некоторое время он просто стоял у него за спиной и заворожено смотрел, как под ударами пудового молота плющится на наковальне, брызгая в разные стороны желтоватыми искрами, багровый, как будто светящийся изнутри, кусок железа. Как он постепенно приобретает форму, подчиняясь силе и воле человека. Как перекатываются тугие мускулы под кожей. Как пот ручьями течёт по голым спинам мастера и его подмастерья, тяжело качающего кузнечные меха.
Сколько раз Ильм не наблюдал кузнецов за работой, а таких случаев было немало, всегда не уставал удивляться запасу физической прочности человеческого тела. Поди, попробуй, помаши таким оковалком день напролет, да ещё в такой жаре. А потом завтра. И так всю жизнь. И при этом изготовь нужную в хозяйстве или в военном деле, вещь. Изготовь качественно, с душой. Или грош тебе цена. Ни в какой, самой захудалой деревеньке, криворукого неудачника держать не станут.
Подмастерье на миг прервал свою работу, что бы утереть ливший в глаза пот. Этого мгновения ему было достаточно, что бы заметить чужака. Парень что-то крикнул своему мастеру и указал рукой на Ильма. Кузнец только рыкнул в ответ и ещё несколько раз ударил молотом по заготовке. Только потом чинно отложил свой рабочий инструмент и обернулся.
На тёмном от вечного жара лице его Ильм не разглядел ничего, кроме плохо скрываемого отчаяния.
— Чего тебе?
— А, — Ильм подошёл поближе, — я хотел…
— На продажу ничего нет, — отрезал кузнец, — проходи мимо, добрый человек. Не мешай.
— Олаф, ты меня не узнал?
— Не узнал и знать не хочу. Уходи.
— Я Ильм. Помнишь, давно я у Хонва жил в лесу. Здесь, в Вешках, частенько бывал…
— Точно, точно. Вот теперь, кажется, припоминаю, — лицо кузнеца помрачнело, — тогда и подавно проваливай с моего двора. И поживее. Пока по-хорошему прошу. Не доводи до греха.
— Олаф, погоди.
— Нечего мне ждать, — кузнец ткнул утвердительно пальцем, в его сторону, — ты поганый служка, этого проклятого чернокнижника Хонфа, да жариться ему вечно у Единого на вертеле. Пошёл вон, погань.
Ильм проглотил оскорбление и заставил себя сдержаться. Настрой кузнеца был ему вполне понятен.
— Я не погань и не служка. И не ученик. Я давно уже мастер, почтенный, — сухо отчеканил Ильм и снял перчатку, — вот знак, сам знаешь, что это такое.
— Знаю, знаю, — криво усмехнулся Олаф, и усмешка эта не обещала ничего хорошего, — последний раз по-хорошему прошу уходи, ты, кладбищенское отродье.
— Я помочь пришёл. До ваших с Хонвом размолвок мне дела нет. Гарт меня попросил.
Кузнец моментально сник, обмяк, словно из него разом спустили воздух.
— Помочь? Гарт?
— Да, помочь. Заметь, мы теряем время: моё и твоей дочери. Последнее сейчас особенно ценно.
Олаф простоял некоторое время в полном оцепенении. Ильм терпеливо ждал, отчетливо представляя, какой кавардак творится в душе у кузнеца. Наверняка в мыслях уже похоронил свою кровиночку. Наконец физиономия кузнечных дел мастера приобрела осмысленное выражение.
— Пойдем, — кузнец снял кожаный фартук и мигом облачился в куртку, — а ты чего там замер, урод?
Подмастерье испуганно прижался к стене.
— Смотри, погаснет горн, как в прошлый раз, я тебя на части порубаю, и тобой буду растапливать…
Дом, в котором жила семья кузнеца, оказался, большим и уютным. На всем лежал отпечаток трудолюбивых женских рук, и придраться в нем было не к чему. Чисто прибранные комнаты. Аккуратно белёная печь. Пусть дешёвенькие, но ковры на полу. Занавески из грубой ткани на окнах. Цветы в щербатом кувшине на подоконнике.
— Так и живём, — словно угадав мысли Ильма, чуть обернувшись, бросил Олаф, — всё жена моя старается, и… дочка.
Он откинул полог, и некромант оказался в небольшой каморке. Посередине ее на простой кровати лежала девушка. Вокруг на табуретках сидели несколько женщин. Одну из них с замученным лицом и потерянным взглядом, Ильм сразу определил как мать. Все остальные вид имели сострадательный, но не более того. Надо полагать подружки жены кузнеца. Зашли повздыхать за компанию, и свое любопытство удовлетворить. По большому счету дела ему до всех их не было совершенно никакого. Захотят присутствовать, пусть присутствуют. Лишь бы дело делать не мешали.
Ильм присмотрелся к больной. Да, скверно… Дыхание частое и тяжёлое, скулы запали, глаза закрыты. Похоже, в беспамятстве девушка, но помочь, кажется еще не поздно.
