Питер Нейл - След исполина
В это мгновение уцелевшие трупы вдруг остановились, упали на землю, снова превратившись в мертвые, неподвижные тела; люди удивленно оглядывались — на землю опустился полная, сверхъестественная тишина. Стихли не только стоны раненых и умирающих — весь мир как будто застыл. Ни одно животное в лесу не издавало ни звука, замолкли птицы, прекратили жужжать москиты. И что самое ужасное — не шуршали даже травы и листья, и не падало ни одной росинки.
И вдруг бесшумно, медленно, но со все нарастающей силой болото начало приходить в странное пульсирующее движение. Все почувствовали мощное мерное биение — словно билось сердце какого-то бога. Воины Орина, сжимая в руках мечи, оглядывались по сторонам, испытывая неописуемый ужас, по сравнению с которым кошмары недавних дней казались сущим пустяком.
Что-то мощное пульсировало, возрождаясь… Что-то, что несло с собой изуродованные растения и безобразные существа, рожденные из болотной грязи и все порочное, грязное, что только может быть. Что-то огромное, всеведущее, всепоглощающее. Что-то, несущее в себе черные, злобные чувства и мысли. Оно пульсировало, расползалось, росло… И ненавидело.
Оно стало самой трясиной; оно стало каждым растением, каждым комком земли, каждой пушинкой и водорослью; оно проникло в каждое насекомое, в каждую ящерицу и каждого зверя. Оно стало каждой частичкой этого отвратительного пейзажа: проникло в жидкую грязь, лишайник, мох; в паразитов и блох; в пиявок, пауков и змей; в орлов, крыс и ласок. Оно расползалось, оно ненавидело, оно становилось всем.
А затем оно перешло в наступление.
Ни одному безумцу-художнику не изобразить на холсте это сумасшествие; ни одному поэту не схватить и не выразить ритм этого яростного апокалипсиса; ни одному музыканту не напеть сумятицу, какофонию этой последней смертельной схватки. Жуткие травы и корни связали одного из воинов, а кипящая, жгущая болотная слизь волнами захлестнул его ноги; влажные ивовые ветви обхватили другого со всех сторон и швырнули в шипящий клубок болотных гадюк; мох плотным покрывалом набрасывался на людей и душил, а тяжелые древесные корни хлестали и молотили по ногам и телу; орды жаб и лягушек гнали людей прямо в ухмыляющиеся пасти крокодилов, другие были убиты кабанами и хорьками.
Нельзя сказать "кто-то закричал" — все кричали от дикого страха, во всю силу своих глоток и легких. Нельзя сказать "кто-то испугался" — все слепо бежали прочь от неизбежного, неотвратимого кошмара. Все живое двигалось, а все, что двигалось, уничтожалось.
Из тех, кто остался в живых, лишь несколько человек не впали в панику, а с яростным отчаянием пытались выжить. Сила Кольца Энкату защищала уроженца Киммерии от нападения самых отвратительных и свирепых тварей; а его Меч, который уложил несметное количество врагов, снова кружился сверкающим смерчем, убивающим все на своем пути. До ушей Конана долетали хлюпающие звуки сапог, скользящих по грязи; звуки ударов, с которыми мечи яростно пронзали влажную плоть жутких молчаливых врагов; жалобные причитания и хрипы задыхающихся людей; истерические крики насмерть перепуганных воинов.
Среди беспорядочных звуков ударов и борьбы Конан услышал звериный рык и повернулся к Орину. Его глаза горели безумным огнем. Все тело сотрясалось в жуткой, слишком неистовой для человека ярости. Уловив взгляд Конана, Орин замер с напускной храбростью перед шквалом ужаса. На его губах заиграл усмешка; он поднял меч в приветствии — сверкнула окровавленная сталь, дрожащая в его мощных руках; им владел страх за своих, людей и безмерная ненависть к порождению Мрака, пожиравшему души несчастных воинов. Теперь Орин сам был больше похож на демона — он наконец дал волю своей жажде крови и неистовому гневу. И в следующий миг правитель Сафада с криком бросился в самое пекло битвы.
С замиранием сердца северянин следил, как Орин, издав невнятный, безумный крик, с неимоверной жестокостью набросился на адское отродье. Мимо пронесся Болард — черные доспехи заляпаны кровью. Из жуткого переплетения ветвей выбрался огромный, как медведь, человек — Варган. Гигант, не пытаясь удрать и спасти свою жизнь, яростно рубил по стволу; затем раздался громкий треск — это бородач разрубил дерево-людоеда пополам, швырнул его точно копье, а затем вырвал все еще живой пень из земли, обрубив толстые, извивающиеся корни. Размахивая стволом как булавой, Варган одним махом смел десяток колючих ветвей, которые начали было опутывать его, пытаясь насмерть исколоть своими острыми шипами.
И все же Варгана можно было считать счастливчиком — он, по крайней мере, сражался против чего-то осязаемого, материального. Другим повезло меньше — тем, кому приходилось иметь дело с наползающими студенистыми массами грязи; кого окружила огромная туча кровососущих москитов; или того, кто катался по земле, тщетно пытаясь сбросить, с себя тысячи разбухших пиявок и паразитов. Некоторые из солдат даже отдаленно уже не походили на людей, до такой степени их тела были покрыты копошащейся массой черных пауков и червей. Многие отказались от борьбы и пытались покончить с собой, прыгая прямо в трясину — но и там их ждала нелегкая смерть, ибо из луж лезли десятки извивающихся щупалец, которые находили своих жертв по наводке глаз, сидящих на колыхающихся мясистых стебельках. Где-то внизу, в трясине прятались отвратительные голодные существа…
Киммериец, неистово размахивая мечом, который он удерживал двумя руками, ринулся вслед за Орином, в самых хаос. И вдруг кто-то выкрикнул его имя. — Конан!
Он обернулся и увидел Тайс с Иллесом, стоящих на берегу лужи. Толстое щупальце, опутав ногу юноши, тащило его в трясину. Иллес воткнул меч в землю и отчаянно цеплялся за рукоять. Тайс пыталась удержать его, но неумолимые серые, покрытые присосками щупальца тянули несчастного вниз, вырывая клинок из слишком мягкой земли.
Конан бросился на выручку.
— Спаси его! — завопила Тайс.
Иллес ранил тварь; розовая жидкость сочилась из глубоких разрезов на извивающемся щупальце. Конан резким ударом расширил рану. Щупальце отделилось, обрубок скрылся в болотной жиже; во все стороны брызнула розовая сукровица, а остальные щупальца отпали сами собой. Варвар схватил Иллеса под мышки и вытащил на берег. Кусок щупальца, все еще обвивавший ногу юноши, судорожно задергался. Конан отшвырнул его в воду.
— Ты в порядке? — тяжело дыша, спросил он.
— Сильно жжет! — Лицо Иллеса исказилось от боли, когда он стягивал сапог. Вся голень была исполосована и залита ядом.
— Сделай же что-нибудь! — запричитала Тайс; по ее щекам бежали слезы. — Помоги ему!
