Юлия Латынина - Дело о лазоревом письме
Третий вид торговли, – это контрабанда на границе, когда крестьяне ходят по горам туда и сюда, носят с собой то гвозди, то соль. Этой торговлей люди занимаются от нищеты.
Советник Нарай подошел к окну и развернул шторы: вдали лениво блеснула излучина реки, и круглые суда на пристани: окна кабинета выходили прямо на Осуйский квартал.
– Они грабят народ, – закричал Нарай, – они сосут костный мозг государства, и они делают это руками наших же собственных чиновников, и они используют наши же мысли и установления! Бедствий народа, возникающих от этого, не перечислишь! Прибылей взяточников не сочтешь! В стране есть все: она не нуждается во внешней торговле! Если на то пошло, она не нуждается и во внутренней! Необходимо запретить обмен с Осуей и конфисковать все товары осуйских торговцев, а показания их, данные при допросах, использовать для того, чтобы расправиться с негодяями, нажившимся на крови государства! Девять лет я вынашивал подобный доклад, три месяца я держу его готовым: завтра же я представлю доклад императору!
Был уже час Овцы, когда Нан вышел из управы советника Нарая и так раскричался на носильщиков, что те в четверть часа добежали до дворца господина Андарза.
Эконома Дии за обедом не было: Нан заметил в углу, среди стеклянных фигурок часов, давешнего мальчишку, Шаваша.
За второй переменой блюд Андарз вдруг указал на Шаваша:
– Знаете, Нан, как мальчишка научился читать? Слушал глашатаев, запоминал слова указа и сличал звуки с буквами на столбе!
– Советник Нарай доставил ему изрядную практику, – заметил Теннак.
– Быть такого не может, – злобно вскричал Иммани, – чтобы глупый мальчишка научился читать по указам!
– А ну-ка прочти последний указ, – потребовал Андарз.
Шаваш сделал глупую мину и сказал:
– В целях искоренения неправедности и поощрения праведности! Чтобы добрые смеялись, а злые плакали! Повелеваю: каждой хозяйке взять четверик красноречия, да полфунта ключевой воды, да полфунта целомудрия, купленного в веселом доме, да полфунта справедливости, купленной в судебной управе, да и питаться этим для экономии риса. А когда придут в управу за полуфунтом справедливости, брать с пришедших по ишевику за порцию, а тех, кто не придет, сослать в каменоломни.
Андарз и Теннак захохотали, Иммани захихикал по-девичьи. Астак, сын Андарза, вскочил из-за стола:
– Стыдно, – закричал юноша, – стыдно! Справедливый чиновник пытается навести порядок в государстве, – продажные твари осыпают его насмешками и клеветой!
И выбежал вон. Нан подумал, встал и вышел за ним. Андарз, с совершенно бледным лицом, созерцал Шаваша.
– Надобно доучить его грамоте, господин Иммани, – сказал Андарз.
Иммани покраснел от обиды, как рак, брошенный в кипяток.
– Я доучу его грамоте, – сказал огромный Теннак.
Через десять минут Нан вернулся: нити кружев его кафтана намокли и прилипли к темно-красным обшлагам, как бывает, если прижать к себе плачущего. Андарз проводил эти мокрые рукава завистливым взглядом.
Уже подали сладкую дыню, и орешки, сваренные с маслом и сахаром, когда Андарз спросил, о чем Нан беседовал с господином Нараем.
– О, – сказал Нан, – он поручил мне обработку проекта об украшении города.
– И какие практические меры он предлагает?
Нан усмехнулся.
– Я еще не дочитал до конца. Я застрял на седьмой странице, где господин Нарай делится своими познаниями в зоологии и сообщает, что животное под названием «небесный огонек» имеет черную блестящую шкурку, и, в присутствии императора склоняет свою голову, а в присутствии злого чиновника закрывает глаза лапками и поворачивается к нему спиной. Где-то там в конце было про запрет есть на городских площадях фиги, и заплевывать мостовую косточками.
– А причем здесь животное? – ошеломленно спросил Андарз.
– Вот и я тоже читал и думал, – причем здесь животное, – усмехнулся Нан.
– Черт знает что, – сказал Андарз, – Ивин, вы когда-нибудь слыхали о животном «небесный огонек»?
– Конечно, – сказал секретарь, – с пяти лет и до пятнадцати. У нас в деревне шаман все о нем рассказывал. Я полагаю, что господин Нарай употребляет имя этого животного метафорически: как преамбулу для государственных постановлений.
– Государственные постановления не нуждаются в метафорах. Они нуждаются в здравом смысле, – пробормотал Андарз, страдальчески сморщившись. – Все, господа, прошу меня извинить, – у меня болит голова. Мой дом – ваш дом, располагайте всем.
И с этими словами императорский наставник быстро встал и вышел из зала.
Шаваш, в своем уголке, подумал, что господин Нан, конечно, небрежно высмеял указ Нарая, но ничего не сказал о его содержании. И что когда указ выйдет, господин Андарз не сможет упрекнуть Нана за то, что тот скрыл от него свое участие в указе.
Господин Иммани заторопился переодеться в дворцовую одежду, и Нан сказал, что подождет его в саду.
В глубине сада тек заколдованный источник, уничтожающий все грехи: так, по крайней мере, извещала надпись на источнике. Около источника Нан заметил секретаря Теннака: варвар сидел верхом на желтом камне и лущил дынные семечки. Он уже заплевал всю траву вокруг.
– Почему вы так ненавидите Иммани, – спросил Нан Теннака.
– В этом человеке совести не больше, чем костей в медузе, – ответил Теннак.
Молодой чиновник недоверчиво засмеялся.
– И все?
– Ага.
– Скажите, Теннак, кем был Иммани до того, как он перешел в дом Андарза?
– Секретарем Савара.
– Секретарем Савара или его любовником?
Варвар встал с желтого камня и справился:
– Что вы хотите сказать?
Нан тоже поднялся на ноги:
– Я хочу сказать, мягко произнес Нан, – что вы в конце-концов обнаружили, что убили не того человека. Что наместник Савар мог, конечно, увешать трупами берега реки или бросить пленников в ров и засыпать их землей: но что совет перебить на пире варварских вождей он получил от своего молодого любовника Иммани. И…
Нан не договорил: варвар одной рукой взял чиновника за плечо, а другой крепко и страшно ударил его в лицо. Послышался треск раздираемой ткани: Нан пискнул и сел на землю, а кусок кружевного оплечья из кафтана чиновника остался у Теннака в лапе. Теннак повернулся и пошел прочь. За поворотом дорожки он встретил Иммани.
– Эй, – сказал Теннак, – там сидит этот чиновник, Нан, подберите его.
– А что с ним? – встревожился Иммани.
– Ушибся, – сказал Теннак.
– Обо что?!
– О мой кулак.
Секретарь Иммани нашел Нана вполне живым: молодой чиновник купал лицо в источнике. Он встряхнулся, как утка, вынул из рукава расческу, пригладил волосы, и предложил Иммани свой паланкин. Тот, сгорая от любопытства, согласился.
