Анна Китаева - Перстень без камня
Глава шестая
Монастырь
Руде Хунд, обессиленный, валялся на каменной лежанке, и когда дверь в келью открылась, он даже не повернул головы. Последние двадцать часов выбили из него все предыдущие представления о жизни. Он твердо знал, что магии можно противостоять только магией — но его знание сломалось о невозмутимость монахов и рассыпалось в пыль. Спокойные улыбчивые твари в человеческом обличье наглядно показали ему, что магия против них бессильна. В схватках с монахами его умения, его талант раз за разом оборачивались ничем. А они не творили заклинаний, не применяли известных ему магических приемов. Но столько раз, сколько Хунд лез в драку, монахи брали верх над ним. Северянин больше не знал, что ему делать.
Трое вошли в келью и остановились над ним.
— Вставай.
Хунду было все равно. Он чувствовал такое равнодушие, какого прежде не мог и представить. Ему было наплевать на мир, а главное — на себя. Он встал.
— Хорошо, — сказал старший из троих. — Я вижу, наконец ты готов. Пойдем.
Готов к чему? Неважно. Если его хотят принести в жертву — пусть. Руде Хунд больше не видел причин сопротивляться. Он поплелся следом за позвавшим его монахом, как смертельно уставший пес.
Коридор разветвлялся. Предыдущие разы, когда его выводили из кельи, они сворачивали налево — к лестнице, ведущей в подземелья, или направо — во внутренний дворик. На этот раз монахи двинулись прямо. Хунд отметил это обстоятельство как нечто незначащее. В этом новом мире не было ничего значащего. Лишь пустые оболочки вещей и деяний, которые прежде казались наполненными смыслом. Но смысл исчез. А может, его и не было никогда.
Длинный сводчатый ход привел их к высокой дубовой двери. Двое монахов с усилием отворили ее.
— Ступай, — велел старший.
Хунд перешагнул порог.
Видимо, это была главная зала монастыря. Во всяком случае, помещение было огромным. Стены терялись в полумраке. Ряды скамеек наклонно уходили вверх. Здесь, пожалуй, могли бы разместиться и две тысячи человек — а не две сотни, как сейчас. Заняты были лишь нижние ряды.
Полукруглая площадка, служившая чем-то вроде сцены, была ярко освещена керосиновыми светильниками. Провожатые вытолкнули Хунда на свет. Проморгавшись от слез, он обнаружил, что вместе с ним на площадке стоят трое монахов — но вовсе не те, которые его привели.
Обычной одеждой в обители, как Хунд успел заметить, были простые холщовые штаны и такая же рубаха, крашеные в бурый цвет. На этих была такая же одежда, но некрашеная, светлая. Да и держались они властно — начальство, значит. Как это у них называется? Настоятель и… священники, надо полагать. Иеромонахи.
— Радость у нас, братья и сестры, — спокойно и негромко сказал немолодой настоятель. — Новый брат нынче готов присоединиться к нам.
Сестры? Хунд завертел головой, пытаясь определить, кто из одетых в бурые робы братьев на самом деле сестры — но свет слепил глаза, а сидящих в зале было не различить. И тут до него с запозданием дошло, что «новый брат» — это о нем. Стать монахом? Да с чего б это вдруг?! Однако каких-нибудь десять минут назад ему было все равно. Он думал, что идет на смерть, и не волновался. Тогда почему его взволновала мысль оказаться монахом?
Именно потому что смерть вроде бы отменили. Покойнику все равно, а живому… а живому лишь бы дали время, там уж он разберется. Оживший Хунд стал слушать внимательнее. Как раз вовремя, потому что настоятель обратился к нему.
— Повторяй за мной, человече. Верую…
— Верую, — согласился Хунд.
Он говорил негромко, но монах не сделал замечания.
— …в Бога Нет, и вера моя крепка.
Голос Хунда утонул в коллективном бормотании — все собравшиеся в зале присоединились к нему. Бога Нет? Северянин впервые слышал про такого. Впрочем, он вообще мало знал о богах.
— Незачем придумывать идолищ! — строго возгласил настоятель. — Свято место пусто! Всегда пусто. Воистину пусто.
— Пусто, — подтвердил Хунд.
— Истинно так и да будет так, — завершил настоятель, и удовлетворенно выслушал то же самое от Хунда и от зала.
Северянин ждал продолжения, но церемония закончилась.
— Иди, брат, — буднично сказал ему настоятель. — Эй, Наарен, объясни ему, как и что.
— А если я не пойду? — неожиданно для самого себя спросил Хунд.
Немолодой монах усмехнулся.
— Ты теперь пустовер, человече. Тебе отсюда другой дороги нет.
* * *Мусорщики нижнего Бедельти традиционно не любили мусорщиков верхнего Бедельти, считая их лентяями и задаваками, не заслужившими своего счастья. Ну что там убирать наверху, скажите на милость? Ни битых бутылок, ни селедочных голов, ни дохлых кошек. А всю их верхнюю пыль вниз несет! Мусорщики верхнего Бедельти столь же традиционно недолюбливали нижних коллег, полагая их разгильдяями, которые больше шумят, чем работают. Да разве нужна внизу такая тщательность, с которой наверху вычищают щеточкой плитки тротуаров? Шварк-шварк метлой по земле, разгрести грязь по углам, вот и весь труд.
И только дважды в год мусорщики нижнего и верхнего Бедельти оказывались единодушны. Им некогда было придираться друг к другу, они обоснованно костерили приезжих, местных, власти, праздник вообще — а в особенности карнавал и все, что к нему относится. Кому приходилось хоть раз выковыривать конфетти из щелей между плитками, тот их поймет.
Впрочем, ворчать мусорщики ворчали, но работали. Поэтому центральная площадь верхнего Бедельти утром второго дня смены сезонов сверкала чистотой. Посредине ее расстелили большой толстый ковер без рисунка.
— Зачем это? — шепотом спросила Тильдинна Брайзен-Фаулен у супруга.
— Не знаю, Тиль, — честно ответил он. — Скоро увидим, я так думаю.
Еще позавчера, услышав подобный ответ, сударыня Брайзен-Фаулен капризно надула бы губки, а мужу пришлось бы срочно изыскивать способ смягчить недовольство супруги. Но события последних суток все чудесно переменили. Тильдинна ласково кивнула Вальерду, приняв его ответ как должное.
Перемена произошла в ужасной пещере на Тюремном острове, где провела много месяцев бедняжка Кати. И окончательно Вальерд уверился в том, что жена теперь ведет себя иначе, когда вчера вечером Кати с отцом прибыли на лодке забрать младенца и Брайзен-Фауленов. Молодая женщина прижала к себе сынишку, новоиспеченный дедушка смотрел на дочь и внука с радостным изумлением… а Брайзен-Фаулены обалдело уставились на лодку. На отлично знакомую им лодку, запряженную четверкой тюляк с лукавыми мордами. Тильдинна открыла было рот, чтобы высказаться по этому поводу, затем минутку подумала, закрыла рот и молчала всю дорогу до Золотого острова.
