Ярослава Кузнецова - Золотая свирель
Я показала руки.
— В корзинке что?
— Пусто.
За сегодня я не успела ничего собрать. Уже вторую неделю, отправляясь в лес, я сперва бежала к Алому озеру, и только потом, уныло побродив по окрестностям, принималась за свои дела.
— Это заповедный лес, — глядя на меня с отвращением, процедил охранник. — Что ты здесь искала, смердка?
Вместо ответа я отцепила и показала на ладони фибулу принцессы.
— Нашла, что ли? — чуть смягчился он, протягивая руку.
Я отступила. Еще чего! Ручонки свои загребущие растопырил!
— Это сигна. Сигна де Аракарна. Принцесса сама дала ее мне.
Пауза. Молодой рыцарь прищурил глаза.
— Что ты сказала? — поинтересовался он ледяным тоном.
— Сигна де Аракарна, — повторила я заученно. — Знак Каланды Аракарны.
— Ты украла ее, — заявил он, вкладывая меч в ножны и делая шаг ко мне. — Ты ее стащила. Ты воровка. А ну-ка верни чужую вещь!
Я попятилась, размышляя, звать ли мне на помощь или бежать со всех ног. Но тут кусты за моей спиной зашуршали.
— Стел, тонто, но! Лархате!
Я обернулась — она! Она, моя принцесса, прекрасная и блистающая словно молния, выломилась из кустов мне на помощь.
— Не сметь! Не сметь, Стел! Эхто эх ми араньика!
Она воздела кулак — и широкий, не схваченный у запястья рукав скатился к плечу, обнажая тонкую смуглую руку с неожиданным рельефом мышц. Наспех натянутая на мокрое тело рубаха облепила крепкую грудь, из глаз чуть только искры не сыпались… ой-ей…
Рыцарь разинул рот — и залился краской, точно его в кипяток окунули. Он мгновенно развернулся, отбежал на несколько шагов и застыл на взгорочке спиной к нам. Он то ли сжимал себе виски, то ли ощупывал лицо, будто получил пощечину.
— Араньика, айре! — воскликнула Каланда, обращаясь ко мне. И добавила еще что-то на своем звучном гортанном языке.
Засмеялась, сверкая зубами. Мокрые кудри пятнали шелк рубахи. В ушах ее раскачивались сережки с красными прозрачными камешками, гоняя по щекам сияющую алую рябь. Я глубоко поклонилась.
— Здравствуй, госпожа моя.
— Стел тебя ловил, хватал? Ловит, хватает?
— Он не поверил, что ты дала мне сигну, госпожа, — зловредно нажаловалась я. — Он сказал, я ее украла.
— Стел, эй! Это есть моя сигна, я давать ее пара эхте нэна. Стел!
— Да, моя госпожа.
Ему пришлось повернуться к нам лицом. Он стоял весь красный, упершись глазами в землю.
Тут кусты за нашими с Каландой спинами снова раздвинулись.
— Что здесь происходит?
Вышедшая к нашей компании женщина была необыкновенна. Хотя бы тем, что оказалась явно землячкой Каланды — такая же темноглазая и смуглая, но ее великолепные волосы были аккуратно уложены в высокую прическу. Еще она носила платье, а не мужской костюм, подобно Каланде, и она была старше принцессы лет на десять. Платье она тоже натягивала в спешке; оно сидело чуть скособочено, и шнуровка свободно болталась, однако сей решительной даме это ничуть не мешало выглядеть царственно и даже грозно.
— Кто эта девочка, Стел? — спросила она, внимательно рассматривая меня.
Вместо охранника ответила Каланда. Она что-то быстро проговорила на андалате.
— Араньика… — дама повторила прозвище, которым окрестила меня принцесса. Говорила она свободно, практически без акцента. — Ну что же… может быть. — Она довольно холодно усмехнулась и откинула голову, внимательно меня рассматривая, словно собиралась покупать. — Не совсем то, что я предполагала, конечно…
Мне было страшно любопытно, что это все означает, но спросить я не решилась. Каланда снова что-то произнесла. Женщина кивнула, не сводя с меня жесткого, ищущего взгляда. И вдруг улыбнулась — словно приняла какое-то решение.
— Принцесса желает, чтобы ты сопровождала ее, араньика. Сейчас ты поможешь нам привести себя в порядок, а потом будешь прислуживать за обедом. Это желание Каланды Аракарны. А меня можешь называть госпожой Райнарой.)
И снова панцирь льда. Нет, не панцирь — я впаяна в льдину, в ледовый монолит, где нет ни света ни воздуха, а эта мерцающая зелень — вовсе не свет, это обманка, насмешка… подделка. Можно ли верить тому, что я вижу в этой зеленой мгле? Существуют ли на самом деле эти скалы в натеках каменного воска, эта тлеющая фосфором вода, эти своды, уходящие во мрак, сам этот мрак…
Мрак существует. Я точно знаю. Он здесь. Вокруг. Во мне. Во мне его даже, кажется, больше, чем вокруг. Он свернулся, тяжелый, словно цепь, его кольца бухтой уложены в животе, его щупальца распяли мои руки над плоскостью небытия. Он сосет и лижет сердце у меня в груди. Он питается мною.
Мне не больно. Просто я кончаюсь. Я прекращаю быть.
Я кончаюсь, слышишь!?
Слышу.
Высокое небо, я слышу! Дракон, пленник, это ты?!
Судорога!
Меня выгибает, дребезг натянутых цепей, в глазах мечется зелень. Волосы ливнем лезвий хлещут по плечам, расчерчивая фосфор кожи черным пунктиром царапин. Вдох! В легкие льется пустота. Крик! Пустота множится эхом. Внутри обеспокоено ворочается мрак, поднимает змеиную голову. Стискиваю кулаки. Металл браслетов полосует запястья. Скалюсь. Рву зубами соленый бок пустоты. Она черна и ядовита.
Помрачение.
— Ишь ты, — ворчливо бормочет Амаргин, — Развоевался. Чуть не затоптал девчонку. Под ноги смотреть надо, э?
Обморок выравнивает дыхание. Я гляжу сквозь полусомкнутые ресницы — он. В мокром балахоне, лицо его в бесцветном гнилушечном освещении неприятное и плоское. Стоит передо мной по щиколотку в воде. У ног — тело женщины в белом платье.
Мое, между прочим, тело.
Амаргин! — зову я.
Нет голоса. Не могу пошевелиться. Только подглядывать могу в щелку оледеневших век. Амаргин смотрит на меня, подняв брови.
— Угу, — кивает он и оборачивается куда-то в темноту. — Скоренько, говоришь? А скоро только мыши плодятся. И почему я не удивлен? Как ты думаешь, Чернокрылый?
Тьма расступается завесой, рождая силуэт божества. Патина древней бронзы лепит надменное неподвижно-неистовое лицо. Черные глаза нетопырями летят ко мне (эй, мрак, отступись, эта тьма — не просто тьма, это обратная сторона пламени). И снова — проникновение. Туда, в застывшие мои недра скользнула — не змея, нет — струйка расплавленного металла. Пламя узким ланцетом разъяло меня — на меня и не меня. И еще раз не на меня. И, рассмотрев, сомкнуло наши опаленные края, объединив в прежнее целое. Больно, но аккуратно. Заражения не будет.
— Дракон побеждает, — глухо говорит Вран, и голос его вместо воздуха заполняет собою пространство.
Пустота радуется, пустота катает в ладонях тихий громовый раскат: когда еще ей доведется наполнить себя ни стоном каким-нибудь, ни кашлем, не бормотанием — благородным звуком истинной речи!
