Маргит Сандему - Весеннее жертвоприношение
Может быть, она не станет серьезной, ответственной матерью, но он верит, что ее ребенок станет очень хорошим!
Может, он судил о ней несколько неверно? Не отлично ли она справилась с хозяйством в Элистранде? Может быть, не всегда в согласии с принятыми нормами, но видя, как работники и слуги боготворят ее, чувствуешь, что она поступает правильно.
Нет, Винга не изменится. Его любимая Винга будет продолжать шокировать его и других. Жизнь в связи с этим преподнесет ей суровые уроки, и его задача смягчить удары судьбы.
Эта мысль наполнила его такой нежностью и теплом, что он вынужден был отвернуться, чтобы никто не увидел, как в его глазах заблестели слезы.
Он, который повел себя так осмотрительно, когда она предложила отправиться к пастору и попросить его огласить их желание вступить в брак! Ему показалось, что для нее это слишком рано. Следует дождаться ее восемнадцатилетия.
Она тогда обиженно и разочарованно фыркнула. Заявила, что он прицепился к этим восемнадцати годам, неужели он думает, что тогда свершится чудо? Что за одну ночь она станет взрослой и нудной женой в грязно-коричневом платье и с всклокоченными волосами?
И она убежала, прежде чем он успел сказать что-либо в свою защиту. А когда они встретились вновь, она была снова весела, переполнена радостью и занята другими делами, и ему вообще не удалось поговорить о свадьбе.
Он увидел, что им нужна помощь и присел на корточки возле овцы.
Винга наблюдала за руками Хейке в темной и теплой овчарне. Она видела нежное движение, когда он гладил нервное тело овцы. Овца была очень молода. Ее первый ягненок, и она наверняка боялась того неизвестного, что происходило с ней. Хейке, думала Винга, действительно чудесный пастух. Он обращался мягко и разговаривал утешительно не только с ягнятами, но и старые ужасные овцы получали удовольствие от его мягкого, нежного голоса, а эти руки, будучи на вид такими огромными и неуклюжими, на самом деле могли быть ловкими и нежными.
Я хочу, чтобы они ласкали меня, думала она. Ласкали по-настоящему, хочу, чтобы они были руками любовника. И я верю, что Хейке будет таким же нежным и заботливым по отношению к малышу, его собственному ребенку.
И моему.
Из мечты о будущем ее вывел голос работника. Он уже встал и смотрел в окно.
— Ого, — произнес он, — новые беглецы из Гростенсхольма.
Винга и Хейке подошли к нему. Мешая друг другу, они смотрели через маленькое оконце в стене.
— Да, действительно, — пробормотал Хейке. Он не знал, радоваться ему или нет, наблюдая за беглецами.
— Каждый день кто-нибудь уезжает, — сказал работник и вернулся к овце. — На днях один бежал со всех ног, как будто на пятки ему наступил сам Дьявол. А на следующий день уехала горничная Виола, утверждавшая, что ее окружили какие-то ужасные существа с рогами, как у зверей, с копытами на ногах, лошадиными хвостами, поднятыми почти столбом вверх. Видела она у них эти длиннющие штуки… Извини, фрекен, я не хотел…
— Ничего, Винга выдержит, — сухо произнес Хейке.
— Они выглядели ужасно грозными, она закричала, убежала и тут же упаковала вещи. А после этого один из работников видел, как в колодце лежала и плавала мертвая ведьма. Глаза у нее были открыты под водой, и на лице у нее играла настоящая сатанинская улыбка. Этот человек тоже уехал из поместья. И…
— Откуда тебе известны все эти подробности? — поинтересовался Хейке.
— Жена моего зятя работает в Гростенсхольме. Она мне и рассказала.
Винга и Хейке обменялись взглядами. Верить ли такой связи?
Но подозрение, мелькнувшее в их глазах, тут же пропало. Этому человеку можно было доверять полностью. Особенно, когда он рассказал, что ее выгнали. Снивель подумал, что она отравила его пищу…
Тут им пришлось принимать нового ягненка, и они переключились на другие мысли.
Однако в этот вечер, сидя за ужином, они были молчаливы и серьезны. Настроение в Элистранде было хорошим, а в Гростенсхольме, казалось, все демоны ада были выпущены на волю.
Винге и Хейке это не нравилось. У них не было намерения пугать невинных людей. Они хотели расправиться с одним лишь Снивелем, не трогая других. Да, может быть, с его жаждущими убийств охранниками, с которыми им пришлось встретиться уже не раз. Чем сильнее действовали привидения и призраки, тем ближе подбирались к Элистранду эти преданные Снивелю люди. Теперь их уже видели около домов Элистранда. Казалось, что Повешенный и его шайка не трогали этих троих из охраны Снивеля.
«Почему?», — думали Винга и Хейке. Они этого не понимали. Предполагали, что призраки должны для таких действий иметь особые причины.
Другое, о чем они часто думали: как себя чувствует сейчас Снивель.
Снивель же днем был словно бешеный. Эти мерзкие людишки покидали его один за другим, и сейчас их осталось так мало, что на кухне вынуждена была помогать скотница, а сад запущен и пропадает. Оставшиеся же бродили вокруг с таким видом, словно они были перепуганы до смерти. Нет, сами они ничего не видели, но подумать только, что видели другие!
Снивель ничего не желал слушать.
И те, кого он пытался нанять на места старых слуг, поступали не лучше. Казалось, до них доходили слухи, и они не шли к нему в услужение. Посылали письменные отказы или просто не являлись.
Хорошо еще, что у него есть Ларсен. И его охранники. Да новый богобоязненный управляющий с женой. Она сварлива, но работяща. Без нее в Гростенсхольме было бы плохо.
Ночи же для него были трудными. Он не мог понять, что его мучит. Что-то значительное… болезнью не назовешь, скорее, страдание. Как сейчас, этой ночью, когда он снова проснулся от ужасной гробовой тишины. Часы внизу глухо пробили двенадцать раз. Это нисколько не испугало Снивеля. Но тишина ставила его в тупик.
Инстинктивно он крепко ухватился за края кровати, почти ожидая, что она снова начнет раскачиваться и его станет тошнить. Может, виновата вода, которую он пьет. Но нет, ничего не произошло.
Вместо этого он почувствовал странный холод в ногах. Ледяной холод, который медленно-медленно полз по ногам и парализовал их так, что Снивель не мог ими двинуть. По правде говоря, в этой комнате сильный сквозняк, ему следует укрыть ноги еще одним одеялом. Но встать сейчас он не может, нужно подождать.
Этот… этот могильный холод продолжал ползти выше, охватывая все его тело. Он приподнял голову, решив посмотреть, почему так происходит. Но ничего не обнаружил.
Вот и руки парализовало. Он подумывал позвать Ларсена, который перебрался в комнату поближе к нему и может услышать, если у Снивеля появится какое-нибудь желание. Но, когда судья открыл рот, пытаясь крикнуть Ларсену, чтобы тот принес большое покрывало из волчьих шкур, холод уже достиг его горла, и он не мог издать ни единого звука.
