Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо
– Видишь, – говорил юноша, – я тоже решил дотронуться до этого…
– Как? – изумленно проговорил Алеша, – ты что же, опустил туда руку и…
– Я не почувствовал боли, – рассказывал юноша, – но когда вытащил руку из тьмы увидел вот это… мои пальцы стерлись…
Алеша с жалостью посмотрел на него.
Юноша был одного с ним роста и, кажется, одного возраста, но лицо его было удивительно! Никогда раньше не видел Алеша такого лица – сильно вытянутое, глаза большие, нос длинный орлиный, а цвет кожи красный, длинные волосы его отливали ослепительной чернотой и были завязаны в черную косу. Единственной одеждой на его худом, мускулистом теле была набедренная повязка. На груди у сердца, возвышался небольшой синий нарост, и даже с расстояния Алёша почувствовал исходящий от него холод. Подумал о себе – и тут же ледышка, которая теперь должно быть была у него вместо сердца, резанула грудь – он знал, что такой же нарост и у него.
– Как тебя зовут? – вопрос вырвался разом у обеих.
Краснокожий мальчик назвался Чунгом.
– Какое странное имя! – удивился Алеша.
– Ничуть не странное. – ответил Чунг. – А вот тебя, действительно, странно назвали – Агеча.
– Алеша, – поправил его Алеша.
– Агеша.
– Алеша!
– Алеча.
– Ну ладно, – махнул рукой Алеша, – называй меня Алечей, только объясни, что это за место? Как я сюда попал и как мне вернуться домой?
Говоря это, он поспешил отойти от Мертвого моря.
Чунг не отвечал, зато он подошел к Алеше, и дотронулся до его груди, где леденил медальон.
– Тебе ведь тоже повстречалась снежная колдунья?
– Ну, да. – проговорил Алеша.
– И ты здесь в первый раз?
– Ну да. А ты?
– Второй…. Вижу, ты ничего еще не понимаешь… Слушай – прошлый ночью, не успел я сомкнуть глаз, как оказался на этом берегу. Одет я был в ту же одежду в какой лег спать, то есть, в одну только повязку и от холода к утру совсем продрог…
– Так здесь бывает рассвет? – перебил рассказчика Алеша.
– Нет, здесь ничего не бывает… я не знаю, что это за место – быть может, преисподняя, но здесь все мертво и недвижимо, и вот уже вторую ночь, вместо того чтобы спать, я оказываюсь здесь.
– А ты видел, как я здесь появился? – спросил Алеша.
– Да, – отвечал Чунг. – я бегал по этому берегу, хотел согреться, и увидел, как появилось белое облачко. Потом оно рассеялось и появился ты… сначала я испугался, решил, что ты чародей…
Стало холоднее и Чунг завертелся на месте, подпрыгивал, приседал – пытался согреться, но тщетно.
– Так вот, – не прекращая движения, стремительно носясь вокруг Алёши, продолжал Чунг. – мы теперь вдвоем, а вдвоем всегда легче, нежели одному. И вдвоем мы начнем свой путь.
– Что? Куда идти то? – недоумевал Алеша.
– Ты, значит, еще ничего не понял. – печально улыбнулся Чунг.
– А что я должен был понимать?.
– А то, что каждую ночь отныне ты будешь переноситься в этот мир. Ведь взамен своих снов ты получил вот это… – Чунг на мгновенье остановился, обвёл беспальцей ладонью окружающую местность, и тут же продолжил носиться. – Вчера, Алеча, я тоже надеялся, что никогда больше не вернусь сюда, но вот я вновь здесь… И так будет продолжаться каждую ночь, до тех пор пока мы не найдем Белую колдунью. Сегодня я решил, что в том мире оставлю свой дом, отправлюсь на север и там найду ее! И здесь, в этом мире я тоже не намерен замерзать в бездействии – мне кажется надо идти вон туда. – он кивнул в сторону каменных глыб.
– Ты думаешь… – Алеша с тоской посмотрел на острые клыки. – Быть может, все еще обойдется…
– Нет, не обойдется.
– И ты, значит, оставляешь свой дом там… где сейчас спишь?
– Да, и иду на север, и тебя зову с собой. В этом мире мы пойдем к нашей цели вместе, ну а в том придется идти порознь.
– Оставить свой дом?! – ужаснулся Алеша. – У нас зима, холод, куда же я пойду? Ну надо, хотя бы, весны подождать.
Чунг ничего не ответил – он направился в сторону каменного лабиринта.
Алеша хотел было пойти за ним, но тут почувствовал, как что–то коснулось его плеча. Он развернулся и увидел прямо за спиной туманное облачко из которого тянулась и дотрагивалась до него рука. Это была рука его матери!
Алеша схватился за руку, и тут же облачко налетело на него, согрело теплым дыханием и… Алеша обнаружил себя лежащим на печке – он сжимал руку матери и весь трясся от холода.
Мать была смертельно бледна, по её щекам катились слёзы:
– Алёшенька, очнулся… Жив! Жив!!!
Алёша не выдержал и тоже заплакал.
Глава 2. Зов дороги
Алешу разбудила мать – она попыталась улыбнуться, но губы её дрожали:
– Дядя Тимофей тебя нашёл. Хорошо, что он дрова неподалёку рубил. Назад на санях ехал – глядь ты лежишь… Весь белый, холодный… Рядом с тобой и Жар лежал, тоже обледенел, но ничего – теперь обогрелся.
В сенях застучали, матушка побежала открывать и тут же вернулась – прошла соседнюю горницу.
Вошла Ольга.
– Я слышала, ты заболел…
Оля едва не плакала… Надо сказать, что Оля по характеру была всё же сдержанной в проявлении своих чувств, и чтобы так вот задрожали её ресницы – очень сильное должно было быть потрясение.
Алёша, не желая причинять ей волнение, улыбнулся (правда улыбка вышла бледная), и проговорил:
– Ничего, ничего – всё в порядке… Что было, то и ушло… А сейчас, пожалуйста…
– Да, да, конечно…
Алёша, соскочив на пол, поспешно стал натягивать штаны, потом рубаху – в это время из соседней горницы вернулась с каким–то другим варевом мать, всплеснула руками:
– Алёша, вернись же на печку, и лежи…
Ледышка кольнула его в сердце, и он почувствовал раздражение, довольно–таки грубо отвечал:
– Да не маленький я уже!
Тут замер юноша – испугался тому неожиданному раздражению, которое в его голосе прорвалось. Взглянул на мать – она стояла, сильно побледневшая, осунувшаяся, после бессонной, проведённой рядом с ним ночи, и он выскочил в сени, где стояла, дожидалась его Оля.
Оля взяла его за руки, тихо вздрогнула, и тепло–тепло и тихо прошептала:
– Какие холодные…
– Да… а у тебя… горячие…
Тут Алёша хотел ей сказать какие–нибудь необычайные, прекрасные слова, но тут сильнейшая, никогда прежде невиданная боль прорезалась от его сердца, через всё тело.
– Алёшенька, миленький, что с тобой… – с материнским, ласковым чувством прошептала Оля, и тут случайно дотронулась до леденистого нароста, который у него над сердцем выпирал. Холод обжёг её пальцы, и хотя первым порывом было отдёрнуть руку – она всё таки сдержалась, и остановила ладошку на этом наросте – согревала.
