Picaro - Последний поход Морица фон Вернера
Ночью на море начался ужасный шторм. Три больших корабля в первый же час превратились в беспомощные скорлупки: ураганный ветер лишил их снастей, переломив мачты, словно тростинки. Почти сразу судно "Слава Цутха", снаряженное на деньги городских купцов в подарок Герцогу, утратило руль и несчастный корабль затянуло в огромный водоворот. Следом на моих глазах перевернулась и пошла ко дну со всеми людьми "Удача". Стихия не успокаивалась, а от эскадры из трех каракк осталась только "Звезда Уррена"! Не подозревая о предстоящих испытаниях и не желая расстаться с надеждой на спасение, я благодарил Бога за то, что попал на ее борт.
Спасаясь от безжалостных валов, обрушивавшихся на палубу, люди забились в трюм. Там в кромешной темноте мы молили Господа даровать спасение. Многих, в том числе и меня, качка выворачивала наизнанку, словно заимодавцы кошелек проигравшегося игрока. Вместе с трещавшим по швам судном мы взлетали на гребнях ужасных волн под самые небеса и тут же чугунным ядром падали в бездну. И не было видно конца-края нашим испытаниям.
Утратив возможность следить за течением времени, обессилив, способные только на жалобные стоны мы лежали в тесном и темном трюме, когда кто-то испуганно закричал: "Вода! Вода!". Оказалось, что на борту разошлась обшивка, и внутрь корабля хлынуло море. Не в силах что-либо предпринять, съежившись от страха, лежал я в своем закутке, готовясь к встрече с Господом. Неожиданно послышался страшный треск, и "Звезда Уррена" стала разваливаться на части. Вместе с остальными несчастными я, словно беззащитный птенец, выпавший из гнезда, очутился в холодной соленой воде. Руки сами собой ухватились за проносившийся мимо кусок обшивки, и сознание покинуло меня.
Очнулся я уже на борту шлюпки, вытащенный из моря спасшимися товарищами. Нас — счастливчиков было шестеро."
Ощутив на языке солоноватый привкус, фон Вернер снова прервался. Облизнув губы, он понял, что увлекшись, заново переживая случившееся, прокусил до крови нижнюю губу. И неудивительно: слишком многое пришлось вытерпеть, путешествуя на утлой лодчонке. Не все было так, как писалось, но…
От воспоминаний даже кожа на спине начала зудеть: сгорела тогда под палящим солнцем до кровавых пузырей. Показалось, что снова лежит в рыбацком суденышке, а над головой ветер хлопает косым парусом. С трудом отогнав морок и, напившись воды, Мориц продолжил заниматься сочинительством. Хотелось закончить, побыстрее проскочить через описание мучительных дней, когда они сходили с ума от жажды посреди моря…
* * *Получив от переписчика рукопись, Мориц внимательно просмотрел стопку бумаги. Все сделано чисто и аккуратно, красивым и четким почерком каллиграфа. Название на титульном листе оформлено в рамочку с затейливыми виньетками, а под именем и званием автора красуется щиток с гербом фон Вернеров. Посвящение на втором листе — "Достославному мессиру, советнику и негоцианту Вольного города Дамбург Бодлю Иерониму Фридриху…" — написано золотом.
Благодаря оформлению, рукопись преобразилась, и стрелок невольно ощутил гордость сродни той, которую испытывает отец, увидевший повзрослевшего сына после долгой разлуки. Масла в огонь честолюбия молодого сочинителя подлил стоявший рядом каллиграф. По словам мастера Пика он работал над "Сказанием" с большим интересом, так как повесть о Последнем походе увлекла его с первых строк. Слушая похвалы своему слогу, Мориц ощутил, как кровь прилила к щекам от смущения. Но из-за въевшегося в кожу загара со стороны это было незаметно. Он достал талер и положил на стол.
— Благодарю, мастер, — стрелок прикоснулся двумя пальцами к коричневому берету, где по-прежнему сияла позолотой пряжка с гербом покойного Герцога, — вы отлично справились. Я доволен.
— Спасибо, господин, — Пик поклонился, — Это честь для меня… — каллиграф запнулся. — Позвольте сделать единственное замечание, господин автор. Я писал на лучшем сорте мевельской бумаги, но рукопись нуждается в надежной защите. Несмотря на бережное отношение, с которым, без сомнения, люди будут относиться к вашему сочинению, "Сказанию" необходим хороший переплет, — выдержав новую паузу, но так и не дождавшись реакции заказчика, переписчик закончил:
— На Тряпичной улице работает мой добрый приятель, мастер Карл. За небольшую сумму он снабдит вашу рукопись отличным переплетом. Кожа, сафьян, бархат — все что пожелаете, господин автор! — Пик выжидательно смотрел на стрелка.
Еще раз незаметно покраснев, фон Вернер пообещал подумать над предложением. Поспешил откланяться, благо в мастерскую заглянул некий господин, желавший сделать заказ. Бережно неся в руках завернутое в особую бумагу "Сказание", молодой человек отправился на поиск дома советника Бодля. Незнание топографии города не мешало: негоциант был известным в Дамбурге человеком и подсказчиков на улицах хватало.
* * *Похвалы сочинению высказанные переписчиком пролились на воспаленную душу Морица целительным бальзамом. Ведь написав последнюю строчку, завершив исправления в тексте, он впал в уныние и терзался мрачными предчувствиями относительно реакции будущих читателей. "Сказание о Последнем походе" казалось ему теперь скучным и безграмотным подражанием известным авторам.
Отдав рукопись мастеру Пику, фон Вернер провел бессонную ночь в номере "Красного Восьминога". Снизу из залов, где день напролет шумно гуляли моряки с девками, одна за другой неслись пьяные песни. Но не они лишили сна молодого человека: слишком многое он поставил, поддавшись душевному порыву и потратив почти два месяца на стояние за конторкой. Вместо того, чтобы искать службу, он погнался за иллюзией. Славой и деньгами…
Фон Вернер прижал рукопись к груди и тоскливо вздохнул. Впрочем, скоротечная слава у него с товарищами-ветеранами уже была. Накрыла на мгновение опьяняющей волной и тут же схлынула.
Спустившись с палубы каравеллы "Святой Младенец" в лодку таможенной стражи Дамбурга, спасенные воины сразу оказались в центре всеобщего внимания. Изучив представленные контракты на службу в полку Герцога, и, с любопытством выслушав рассказ говорившего за всех Морица, начальник таможни дал знать в магистрат. В свое время покойный полководец не раз выступал на стороне Лиги Вольных городов и пользовался уважением среди патрициев. Вскоре из Ратуши прибыло разрешение допустить приезжих в Дамбург без уплаты соответствующего сбора, приняв во внимание бедственное положение и заслуги.
Шестерых стрелков поселили в "Красном Восьминоге". Хорошо знавший беспокойный нрав товарищей и располагающий небольшой денежной суммой, фон Вернер снял отдельную комнату. На следующий день их вызвали в магистрат, где ему снова пришлось выступить с рассказом о Последнем походе.
