Владимир Швырёв - Ближние горизонты
— Вставайте! — хрипел я им и бил изуродованные тела ногами. — Вставайте!
Черные слезы текли из моих глаз. Каждое мое движение, каждый взмах меча сопровождался непроизвольным болезненным стоном. А на нас уже шла новая красно-зеленая волна. Их некому было встретить. Мне показалось, что я остался один.
И в этот момент моего гнетущего одиночества и томительного ожидания освобождающей от мучений смерти я увидел, как черная колонна Стражей врезалась в свежую вражескую волну. Еще мгновение назад их не было, и вот, словно по волшебству, они возникли откуда-то справа из-за холма. Это произошло так неожиданно, что над полем разом все смолкло, лишь вражеские барабаны продолжали отбивать свой ритм. Но только теперь могло сложиться впечатление, что барабаны, забыв про хозяев, своим леденящим душу боем утверждают неотвратимость торжественного хода черной колонны и той гибели, которую она принесла с собой.
Стражи шли молча и очень спокойно. Я слышал лишь тихий шелест их длинных мечей, которые словно мельницы вращались в их руках, правильно и бесшумно рассекая душный воздух. От этого беспрестанного вращения колонна Стражей, казалось, была укутана серебристым металлическим облаком. Но невесомость этого облака была обманчивой. Попадая в него, живые тела разлетались в разные стороны, уже в полете делясь на множество красно-зеленых обрубков. Это было прекрасное зрелище. Четкая линия осаждавших холм распалась, опешив от такого поворота событий. Неотвратимость смерти гипнотизировала их, лишая всякой способности предпринять что-либо. Я видел, как у многих из них опустились руки. Смиренно они встречали столкновение с шелестящим облаком рубящих все и вся мечей.
В момент общего замешательства незамеченная ранее вторая колонна Стражей черной нежно шипящей вращающимися мечами змеей выползла из-за левого склона холма и ударила противнику в спину. Черные колонны неспешно, но очень настойчиво давили врага с двух сторон.
В определенной точке у подножия холма они встретились, и меня окатило кровавым дождем, словно там, в этой точке, лопнуло что-то живое. Это красно-зеленая толпа, ставшая на одно предсмертное мгновение единым уродливым организмом, не выдержала давления и перестала существовать. Я не верил своим глазам. Я уже давно не понимал, что явь, а что мне только кажется. И потому я продолжал стоять на вершине холма, ожидая неминуемого продолжения битвы.
Я ждал долго, и ожидание мое не было томительным. На этот раз время спасительно тянулось, потому как никто больше не желал прийти, чтобы забрать мою жизнь.
В какой-то момент передо мной неизвестно откуда возник брат. Это произошло неожиданно. Он вышел ко мне из кровавого тумана, и я долго смотрел на него, ничего не понимая. Я не опускал оружия, готовый ко всему. Мало ли какие шутки могло выкинуть мое воспаленное сознание.
— Хватит, — сказал мне брат.
Он протянул ко мне руку и отвел в сторону направленное ему в грудь окровавленное лезвие меча.
— Что случилось? Где все? — Голос мой от постоянного крика и жажды сел настолько, что я сам не слышал собственных слов.
— Все закончилось. Помоги мне.
В первый момент я не поверил тому, что услышал. В ожидании худшего я напрягся еще сильнее. А что, если от усталости я сам себе придумал, что все закончилось. Что, если битва продолжается и передо мной сейчас коварный враг. Я словно ослеп, а слепой не должен верить никому. Я угрожающе поднял свой меч, готовый отразить любое нападение.
Но постепенно мутный туман передо мной рассеивался. Кровавый мир в моей голове перевернулся. Я с трудом возвращался назад. Я выпал из обычной жизни на время битвы. Я помнил, что, когда она начиналась, солнце стояло в зените. До самого последнего момента я видел его именно там. Теперь же, когда все закончилось, время совершило резкий скачок и продолжило свой естественный ход. На моих глазах солнце скатилось по небу к линии горизонта. Над черной землей сгустились сумерки.
Я возвращался к обычной жизни. Теперь я четко видел поле боя. Передо мной действительно стоял брат. Его трудно было узнать. С ног до головы он был покрыт потрескавшейся коркой из крови и черной пыли. Но, несмотря на это, я вновь видел в нем свое отражение. Я вдруг представил, как глупо выгляжу со стороны, и засмеялся. Смех мой был беззвучным — голос пока не вернулся ко мне.
— Я устал. — Вот все, что удалось мне сипло выговорить сквозь смех.
Я смеялся от усталости и никак не мог остановиться. Смех мой больше походил на плач и перемежался непроизвольными всхлипами. Злой смех забирал у меня последние силы.
— Ты как? Не ранен? — спросил брат. Он не смотрел на меня. Взгляд его медленно перемещался по черному полю.
— Кажется, нет.
Я еще раз всхлипнул и наконец перестал смеяться. Брат протянул мне левую руку, на которой все еще висел пробитый стрелой щит. Я перерубил древко стрелы мечом и в два рывка освободил его потемневшую ладонь.
— Сожми кулак, — сказал я, осматривая рану.
Брат послушно выполнил то, о чем я его попросил. Я увидел, что пальцы поврежденной руки работают.
— Сухожилия целы. Кости, похоже, тоже. Зарастет.
Тут я испугался и задал, как мне показалось на тот момент, самый главный вопрос:
— Кто победил?
— А ты как думаешь?
Я осмотрел поле боя. Черная земля была усеяна трупами. Среди разбросанных по округе доспехов преобладали алые и зеленые расцветки. И еще повсюду лежали знамена, покрытые краснокрылыми змеями. Это были не наши цвета и это были не наши знамена. Нас на холме было мало. Большая часть нашей тысячи встретила здесь свою смерть. И все же с холма нас так и не сбросили. Мы выстояли. Я видел, как на поле вслед за колоннами Стражей вступают запыленные с марша свежие тысячи Храмовников.
Меня захлестнули эмоции победителя. Я кипел от злобы. Все доброе, что было во мне, погибло во время сражения. Меня переполняла воинственная первобытная сила. Я почувствовал за собой право управлять судьбами других, более слабых. Это было примитивное и самое естественное чувство победителя. Путаясь в ремнях, я содрал с левой руки щит. Ломая ногти, помогая себе зубами, я ослабил кожаные петли и избавился наконец от неподъемного меча. Никто из тех, кто был в настоящей резне, не любит свой меч, пришла и моя очередь возненавидеть свой.
Чтобы выместить злобу, я собрал последние силы и закричал, превозмогая боль в горле, которое, казалось, было наполнено ломаным стеклом. Не в силах сдерживать свои эмоции, я схватил валявшийся под ногами массивный топор и с вызовом запустил им в темно-синее сумеречное небо. Потом я в изнеможении упал на землю. Я избавился от тяжести в руках и теперь смеялся от радости. Я был жив, и я победил. От боли во всем теле из моих глаз непроизвольно текли слезы. Я лежал среди поверженных врагов, и теперь мне было их жалко. Храни вас бог от жалости победителя. Это злое чувство. В погребении трупов проигравших и отдании им последних воинских почестей больше злорадства, чем уважения.
