Афет Сариев - Срединные пути
— Это, в каком смысле порок? Ладно, нужно спросить у нее самой.
— Тогда пойдем, заглянем к ней прямо сейчас. Нужно разобраться что происходит.
— Может, поручим выяснять профессору? Все-таки она его подчиненная, а не наша.
— Да что по каждому поводу загружать человека? Пусть отдыхает. Мы и сами сможем разобраться. Давай, пошли.
Виктор с сожалением посмотрел на бумагу с недоконченным рисунком, поднялся и пошел за Сергеем к выходу, на ходу цепляя тулуп.
Валентина оказалась дома одна. Семен, как всегда пропадал с утра до ночи в больнице. Она крайне удивилась приходу друзей, но не подала виду. Пригласила в гостиную, предложила откушать чаю:
— Варенье сама варила. Не хотите попробовать?
— С удовольствием, Валентина Петровна.
На столе разложились блюдечки со смородиновым вареньем и травяной чай.
— Вы пришли не просто так меня повидать, — улыбнулась Валентина. — Вижу, есть что вам мне сказать.
— Вы правы, — согласился Сергей. — Только, есть что спросить.
— А у меня есть, что вас попросить, Валентина Петровна, — добавил Виктор, смакуя давно забытый вкус варенья. — Но это я потом скажу. А пока вот Сергея вопрос нас тревожит.
Валентина сидела за столом напротив гостей, подперев ладошкой подбородок, и ожидала продолжения беседы.
— Я только хотел спросить у вас, уважаемая учительница, — начал Сергей, — как вы относитесь к гордости?
Валентина явно не ожидала подобного вопроса. Удивленно округлила глаза:
— Это ты о чем, Сергей?
— О сочинении, что пишут дети в школе.
Валентина призадумалась, вспомнила тему, что давала старшеклассникам, кивнула:
— Да. Писали сочинение на тему гордости. Называлась она «гордость — порок человеческий».
— Я об этом, — пояснил Сергей. — О порочности. Почему вы так считаете?
Валентина мягко улыбнулась:
— Это не только я так считаю. Так считал выдающийся мыслитель своего времени Лев Николаевич Толстой.
— И что же с того? Толстой за основу своего мировоззрения брал библию. Не забыли, что тут такого в принципе быть не должно?
— Как я помню, — усмехнулся Виктор, — он подобную позицию принял к концу своего творчества. Даже отказался от всего, что до того писал. Теперь вы предлагаете его мысли из сочинений, от которых автор сам же и отказался. Как такое понять?
— Да, он отказывался от авторства, но не от мыслей в них, — возразила Валентина. — У Толстого было жизненное кредо «не гордись, но бойся».
— Понятно, что такое кредо могло быть у верующего писателя. Это же означало, бойся бога, а не людей.
— Конечно, — подтвердила Валентина. — Он свято верил и чтил заповеди. Вы же знаете, что самый большой грех, это гордыня. А вы, неверующие, считаете, что это не так, — с огорчением в голосе сказала она.
Друзья переглянулись. Чувство закрытости Валентины к подобной беседе не оставляло им надежды обсуждать с ней подобные темы.
— Ладно, — заговорил Виктор. — Давайте с самого начала будем думать. Сперва я приведу отвлеченный пример. Двоим дали по револьверу. Один из них тупой обыватель, а другой умный, способный трезво рассуждать. Теперь, оба пошли вооруженными в люди. Как вы считаете, Валентина Петровна, кто из них способен натворить бед?
Валентина удивленно выслушала Виктора, никак не соображая, к чему это он ее ведет. Потом решила не обижать гостей отказом, и ответила:
— Ну, наверное, кто тупой, у того больше шансов совершить глупые поступки.
— Я тоже так думаю, — улыбнулся Виктор. — Теперь, если я скажу, что револьвер порочное человеческое изобретение, буду прав?
— Ах, вот ты к чему ведешь? — догадалась Валентина. Потом немного подумала и добавила. — Это совсем другое. Нельзя предмет сравнивать с пороком человеческим.
— Почему? Можете обосновать, почему нельзя? — настаивал Виктор.
Валентина вновь задумалась. Потом призналась, что сразу так, слету не может это обосновать.
— Не можете, потому что нет принципиальной разницы, Валентина Петровна. Револьвер тут действительно не причем. Важен человек, у которого он есть в руках. Теперь касательно гордости в самой ее максимальной выразительности, в не признанности никем преимущества. Это тот же револьвер. В умном человеке это самооценка по трезвым реальным признакам, а у тупого — по ложным надуманным признакам. А то, что непризнанно никем… Так, мало было в истории случаев, что гениев признавали сотню лет спустя? Значит, нужно говорить не гордость — порок человеческий, а тупость — порок человеческий. Потому что не будь устремленности человека быть выше остальных, не было бы прогресса вообще.
Валентина упрямо сжала губы и сердито проговорила:
— Сказано: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». А еще сказано: «Придет гордость, придет и посрамление. Но со смиренными — мудрость».
Виктор только развел руками и замолчал. Тогда заговорил Сергей:
— Значит так, уважаемая учительница. Отныне составляйте план занятий со школьниками с подробным содержанием тем. Представляйте директору на утверждение, чтобы больше не было подобных казусов. Договорились?
Валентина в упор уставилась на него, потом о чем-то своем подумав, потупилась и тихо проговорила:
— Да будет так.
— Ну и славно, — решительно поднялся Сергей. — Мы уж пойдем. Дела.
— Постой, Сережа, — встрепенулся Виктор. — Моя просьба осталась. — Он повернулся к Валентине. — Мы вскоре будем книги свои печатать. В связи с этим есть к вам просьба.
— Правда?! — восхитилась Валентина. — Самые настоящие книги?
— Самые настоящие, — подтвердил Виктор. — Так вот. Во-первых, потребуются учебники школьникам. Если вы составите их, мы напечатаем. Во-вторых, чтобы поддержать в этом мире нашу культуру придется по памяти стихи известных поэтов излагать. Сколько сможем. А вы, наверное, много таких наизусть знаете.
— Да уж. Знаю предостаточно, — усмехнулась Валентина. — А когда нужно-то?
— Месяц, другой, и начнем. Так что, поторапливайтесь.
— Хорошо. Прямо с сегодняшнего дня и начну.
— Договорились. Буду ждать ваших рукописей, — поднялся и Виктор. — Пойдем, Серега.
Они пошли к дверям, в сопровождении Валентины.
Уже на плато Виктор сказал Сергею:
— Невозможно с ней говорить. Полное затмение.
— Я это уже заметил. Пусть Василий Иваныч пробует дальше. Она нам не по зубам.
— Ладно. Попросим его. А теперь о делах наших скорбных. Серега, я не знаю, каков состав металла для отливки литеров. Может, ты этим займешься?
— Не вопрос. Займусь. Что еще?
— Еще, касательно типографской краски. Помню только про сажу и оливковое масло.
