Анатолий Герасименко - Тотем Человека
Боб покачал головой:
— Вы же в ссоре.
Я замялся.
— Не то чтобы в ссоре… Просто поругались сильно. Потом остыли, но не общались почти с тех пор. Почти год. А вчера он пришел. Я думал, хочет лед сломать.
— Чего сломать?
— Лед. Так говорится.
Он несколько секунд изучал мое лицо, затем попросил:
— Записку покажи.
Записку он изучал долго, словно учил наизусть.
— Ты уверен, что это почерк Дины? — спросил он.
Я опять кивнул.
— Ну, ладно, — сказал Боб, отдал мне записку и хрустнул суставами. — И что ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты помог мне найти Дину.
— Зачем? — спросил Боб.
Я подумал: а и в самом деле, что можно сделать, если даже мы их найдем? Уговаривать Дину вернуться? Скорее всего, пустой номер. Потребовать судебного разбирательства? Глупости, зачем мне судебное разбирательство. Попрощаться?
Вот это больше похоже на правду. Попрощаться по-человечески. Невыносимо думать, что шесть лет жизни с любимой женщиной закончились десятью словами, нацарапанными на мятой бумажке. И еще что-то сделать, надо что-то сделать еще… Ах да. Черный. Ты мне ответишь за то, что натворил, братец.
В этот момент Боб сказал:
— Повезло тебе, что у меня выходной. Поехали.
— Куда?
— К Черному, куда. Он ведь на Ленинском живет?
— У него телефон не отвечает, — предупредил я.
Боб выпятил грудь и посмотрел свысока. Он любил так делать; впрочем, очень легко смотреть на всех свысока при росте метр девяносто пять.
— Знаешь, великолепный, — сказал Боб, — не все люди считают своим долгом снять трубку, когда звонит телефон.
'Великолепный' звучало чертовски обидно, но он был прав. Вообще-то, Боб всегда любил поддеть меня по пустякам. Вот, 'великолепным' назвал. (Говорят, раньше все кошки-хинко так друг к другу обращались. Потом это стало… архаичным — так принято говорить? Да, это стало архаичным. Если проще, слово превратилось в дразнилку). Но в список проявлений дружбы входит умение прощать. Или хотя бы так принято думать. Так что я быстро оделся, накинул плащ — роскошный мой макинтош, еще один подарок Дины. Мы спустились. Прямо посредине двора помещался 'уазик' Боба, нагло и откровенно отрезав пути к выезду, по меньшей мере, полудюжине машин. Я в первый раз очутился в ментовской машине, хотя Боба знаю с детства. Каково это — сидеть в милицейском 'уазике'? Да ничего особенного. Тряско немного, вот и все.
…Мы уехали, а бездомная кошка смотрела из-под машины нам вслед.
Доехали быстро. Скорее всего, потому, что все уступали дорогу 'уазику'. Все-таки Боб молодец: хоть и выходной, а приехал на служебной машине, да еще оделся, что называется, по форме. Это могло сыграть нам на руку — если что. В дороге Боб молчал, а я думал про Черного и Дину.
— Ключи у тебя есть? — спросил Боб, когда мы очутились перед дверью в квартиру Черного. Я помотал головой.
— Придется ломать, — решил Боб. — Ладно, сначала так попробуем…
Он позвонил в дверь. Раздался неожиданно громкий, резкий звук. Черный так и не удосужился поменять старый звонок, который поставили при строительстве, лет тридцать назад. Собственно, это устройство нельзя было называть 'звонком', потому что издавало оно не звон, а пронзительный, сверлящий сигнал на каких-то особенно болезненных для уха частотах. Видно, строители тех времен считали, что, если кто-то пришел в гости, то такое событие сродни боевой тревоге на корабле, и оповещать об этом должна оглушительная сирена, а не буржуазное звяканье.
Боб позвонил еще раз, и еще, а потом отступил на шаг и ударил в дверь плечом. При этом он крепко наступил мне на ногу. Я понял, что для Боба началась охота, и он не замечает вокруг ничего, кроме своей цели. Дверь поддалась со второго удара — Боб был зверски силен, как и все хинко-волки. Он влетел в квартиру, одним прыжком очутился на кухне, вернулся, рванул дверь в единственную комнату. Я сунулся в кладовку, заглянул в санузел. Потом мы с Бобом встретились в прихожей.
— Пусто, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
— Пусто, — согласился Боб и перевел дух. — Кофе сделаешь?
— Если есть, — сказал я с сомнением. — Думаешь, уже можно не торопиться?
Боб оскалился.
— Головой торопиться надо, Тимоха.
В кухонном шкафчике нашлась початая банка кофе. Из банки пахло горелой пластмассой, с этикетки безнадежно улыбался очень известный певец. Я вскипятил чайник и заварил напиток так, как любил Боб: полчашки смеси из кофейных гранул и сахара, полчашки кипятка. Себе я налил воды, потому что, хоть голова и прошла, но страшно хотелось пить. Эх, пива бы.
Боб аккуратно прикрыл входную дверь, так, чтобы нанесенный ущерб был незаметным. Получилось неплохо. Наверное, Боба специально учили бережно ломать чужую собственность. Мы уселись за кухонный стол и стали смотреть по сторонам. Кухня у Черного была маленькая и замызганная. В кафеле зияли проплешины, двери шкафчиков не закрывались, в мойке высилась стопка тарелок, подобная античным руинам — очень грязным руинам со следами плесени. Потолок стоило побелить.
— Н-да, — сказал Боб.
— Что — н-да? — спросил я.
Он покачал головой, дуя на свое жуткое пойло.
— С кондачка взять не получилось. Придется в розыск давать обоих, это надолго. Настраивайся на ожидание, старик.
Я вспомнил, о чем хотел сказать.
— Мы с ней поссорились вчера, — говорить было трудно, слова застревали в горле. — Сильно поссорились. Я выпил, она… ну, в общем, сорвались.
Боб посмотрел на меня.
— Опять завязать обещал?
Я кивнул.
— А Черный пришел с бутылкой?
— Да, — поспешно сказал я. — Нет… Не помню. По-моему, я сначала того… потом мы поссорились, а потом уже Черный… Или сначала помирились…
— Бывает, — сказал Боб с фальшивым пониманием. — С женой поссорился, с Черным поссорился… Бывает.
Лучше бы он промолчал.
— Извини, — сказал я, встал и вышел в комнату.
Здесь все напоминало Черного. Здесь стоял его запах: нестиранные носки, курево, дорогая туалетная вода. Кресло в углу хранило форму его зада, обои под выключателем на стене были вытерты до гнусного бежевого цвета. Когда-то мы с Черным дружили, когда-то я равнялся на этого человека, когда-то копировал его привычки — до того памятного скандала — но я ни единого раза не был у него дома. Он избегал приглашать меня в гости и всякий раз находил предлог, чтобы отказать, когда я напрашивался сам.
Сволочь.
Вор.
Ты воспользовался нашей маленькой войной, Черный.
Ненавижу тебя, падали кусок.
— Тим, ты чего? — спросил Боб у меня за спиной. Я обернулся. Видно, что-то было у меня с лицом, потому что он поднял брови и осторожно взял меня за локоть.
