Дэвид Эддингс - Обретение чуда
— Всегда заканчивай то, что начал, — советовал он. — Железо не терпит, если его отложить, а потом нагревать снова без излишней нужды.
— Почему? — любопытствовал Гарион.
— Потому что, — пожимал Дерник плечами.
— Всегда старайся делать всё как можно лучше, — сказал он как-то, выковав наконечник к дышлу и полируя его.
— Но его всё равно не видно, — заспорил Гарион, — кому это нужно?
— Мне, — ответил Дерник, полируя металл. — Я буду знать, что он сделан плохо, и мне будет неприятно каждый раз, когда телега проедет мимо кузницы — а ведь она проезжает здесь каждый день!
Так оно и шло. Дерник наставлял малыша в главных добродетелях сендарийского народа, составляющего костяк общества: честной работе, трезвости, хорошем поведении, бережливости и практичности.
Сначала тётю Пол беспокоила любовь Гариона к кузнице из-за опасностей, крывшихся в её закопчённых стенах, но, понаблюдав немного, женщина поняла, что Дерник так же зорко следит за мальчиком, как и она сама, и немного успокоилась.
— Если малыш будет надоедать, почтённый Дерник, — сказала она кузнецу однажды, когда принесла починить большой медный чайник, — выгоните его или предупредите меня, я буду держать его на кухне.
— Он нисколько не мешает, мистрис Пол, — заверил, улыбаясь, Дерник. — Разумный парень и хорошо понимает, когда меня лучше не тревожить.
— Вы слишком снисходительны, друг Дерник, — засомневалась тётя Пол. — Мальчик способен выпалить сотню вопросов в минуту. Ответьте хоть на один, и в запасе тут же найдётся дюжина новых.
— Все малыши таковы, — ответил Дерник, осторожно наливая пузырящийся металл в маленькое глиняное колечко, сделанное им вокруг крохотной дырочки на дне чайника. — Я сам был в детстве таким. Отец и старый Барл, кузнец, обучавший меня, имели достаточно терпения, чтобы отвечать на всё, о чём имели понятие.
Плохо бы я отплатил им, обращайся иначе с Гарионом.
Гарион, сидевший неподалёку, затаив дыхание слушал разговор, зная, что одно резкое слово кузнеца — и ему больше никогда не видать кузницы. Когда тётя Пол с только что починенным чайником вновь направилась на кухню, шагая по твёрдой, утоптанной земле двора, мальчик заметил, с каким выражением смотрит кузнец ей вслед, и внезапная мысль пришла ему в голову, простая и прекрасная, — великолепное решение всех проблем.
— Тётя Пол! — прошептал он вечером, морщась от прикосновений грубой ткани, которой она мыла ему уши.
— Что? — пробормотала она, переходя к шее.
— Почему бы тебе не выйти замуж за Дерника? Тётя прекратила истязание.
— Ты о чём?
— Думаю, это совсем неплохая идея!
— Ах вот как?
Голос тётки слегка похолодел, и Гарион понял, что затронул опасную тему.
— Но ты ему нравишься! — начал защищаться мальчик.
— И, я полагаю, ты уже обсуждал с ним этот вопрос?
— Нет, я хотел раньше поговорить с тобой.
— Ну что ж, хоть это по крайней мере неплохая идея.
— Я могу всё сказать ему завтра утром, если не возражаешь.
В этот момент Гарион почувствовал, как его довольно бесцеремонно схватили за ухо. Видно, тётя Пол нашла прекрасный способ довести до него своё мнение.
— Попробуй хоть слово сказать Дернику или кому ещё, — прошипела она, впиваясь в мальчика тёмными, горящими гневом глазами.
— Я ничего такого не имел в виду, — поспешно заверил он, — это всего лишь мысль…
— И очень глупая. С этого дня оставь мысли взрослым, — строго приказала тётка, всё ещё не отпуская его ухо.
— Будет так, как ты хочешь, — быстро кивнул Гарион.
Однако позже, в тишине ночи, когда они уже лежали в кроватях, Гарион снова вернулся к давешнему разговору, на этот раз более дипломатично.
— Тётя Пол!
— Ну что тебе?
— Если ты не хочешь выйти замуж за Дерника, тогда за кого же?
— Гарион! — вздохнула она.
— Что, тётя?
— Закрой рот и спи!
— Я думал, что имею право знать! — оскорблённо проныл он.
— Гарион!!
— Ладно-ладно, я сплю, но только считаю, что ты не очень-то честна во всём этом деле. Тётя Пол глубоко вздохнула.
— Ну хорошо. Пойми, я не думаю о замужестве и серьёзно сомневаюсь в том, что когда-нибудь выйду замуж и без того слишком много важных дел. И неотложных.
— Не беспокойся, тётя Пол, — прошептал Гарион, решив утешить её. — Вот вырасту и женюсь на тебе.
Тётя рассмеялась, искренне, весело, и мальчик протянул руку, чтобы коснуться её лица в темноте.
— О нет, мой Гарион. Тебя ждёт другая жена.
— Кто? — удивился он.
— Узнаешь, — таинственно ответила тётя. — А теперь спать.
— Тётя Пол!
— Ну?
— Где моя мать?
Этот вопрос Гарион уже давно собирался задать тёте. Последовало долгое молчание. Наконец тётя Пол вздохнула:
— Она умерла.
Гарион почувствовал такую душераздирающую скорбь, клещами сжавшую сердце, что не удержался и зарыдал.
Тётя тут же оказалась у его постели, обняла и прижала к себе. Долгое время спустя, уже после того как она уложила его в свою постель и слёзы наконец высохли, Гарион, всё ещё всхлипывая, пробормотал:
— Какая она была, моя мама?
— Светловолосая. Очень молодая и очень красивая, с голосом как колокольчик. Она была так счастлива!
— И любила меня?
— Больше, чем ты можешь представить себе.
Тогда Гарион снова заплакал, но в слезах его была уже не чёрная скорбь, а светлая грусть о той, которую он никогда не видел. Тётя Пол по-прежнему прижимала мальчика к себе, пока он не заснул.
***На ферме Фолдора жили и другие дети, что было вполне естественным для большой общины в шестьдесят человек. Подростки работали, но ещё трое, кроме Гариона, малышей сновали повсюду, где заблагорассудится. Они и стали его друзьями и товарищами по играм.
Самого старшего звали Рандориг. Он появился на свет за два года до рождения Гариона. Но Рандориг не верховодил друзьями, потому что был арендом, не отличался остротой ума и охотно уступал младшим.
Королевство Сендария, в отличие от других государств, населяли выходцы из многих племён: Чиреки, олгары, драснийцы, аренды и даже значительное количество толнедрийцев. Все эти чужеземцы успели многократно пережениться между собой и ничем не выделялись из коренных сендаров. Аренды, конечно, отличались неудержимой храбростью, чего, к сожалению, нельзя было сказать об их уме.
Вторым приятелем Гариона стал Дорун, маленький, проворный мальчишка, в жилах которого текла кровь столь многих племён, что только его и можно было считать истинным сендаром. Главной особенностью Доруна было то, что он никогда не стоял на месте и не мог ходить, только бегал. Язык его, как и ноги, тоже не знал покоя: Дорун говорил без остановки, очень быстро, и постоянно был чем-нибудь возбуждён и взволнован.
