Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии
— Что ты хочешь взамен? — осторожно спросил его.
Парень встрепенулся, воровато огляделся, и сладострастно уставился на эльфийский кошель на моём поясе. Его грязные пальцы чуть коснулись вышитых фиалок, и рука тут же отдёрнулась назад.
Я прикинул, сколько денег у меня осталось. Кажется две золотых монтеы, несколько серебряников и медью полтинник.
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю, если обманешь? — навис я над пареньком.
Тут быстро-быстро заклипал глазами и трусовато заулыбался.
— Если выведешь, отдам весь кошель.
— Хорошо… хорошо…
Он снова осмотрелся и скорым шагом пошёл по улочке. Я отправился следом.
Мы прошли вдоль огромных каменных валунов, составляющих основание стены, и очутились у небольшой площадки, где велась постройка.
— Идём, — махнул яйцеголовый рукой и, ловко запрыгнув на доски, заспешил вверх наверх.
Мастеровые, занятые своим делом, не обращали на нас никакого внимания.
Я огляделся и пошёл вверх по наклонным доскам, представляющих собой своеобразную лестницу. Поднявшись вверх, где вовсю кипела работа по укладке кирпича, мы с пареньком прошествовали до угловой башни. Там были установлены лебёдки, которыми поднимали грузы на стену.
Парень подбежал к одному из здоровяков рабочих. О чём-то с ним пошептался, а потом жестом подозвал меня.
— Значит так, — сказал рабочий низким простуженным голосом, — с каждого возьму по «новоградке».
— Ничего себя! — хмыкнул я, доставая кошель.
— Стой! — схватил меня за руку парень и оттянул в сторону. — Я-сь ведь спускаться не буду. Отдай мне деньги, а сам ступай с миром.
Мы снова встретились глазами с яйцеголовым, и тот тут же отвёл взгляд в сторону.
Я вытянул из кошеля серебряник, прозываемый в народе «новоградкой». Руки паренька выскочили вперёд и жадно обхватили мягкую кожу кошелька. Он высыпал на ладонь монеты:
— Ух! Даже «орлики», — его кулак жадно сжали золотые монеты.
Я не стал досматривать дальнейшие его пассы с деньгами и вернулся к рабочему. Он внимательно осмотрел монету и счастливо улыбнулся.
— «Новоградка». Отлично!
Надо сразу сказать, что серебряные монеты, рубившиеся на столичном Монетном дворе, считались в Лиге полноценными. Можно даже сказать, были эдаким эталоном. Сто таких серебряников у менял шли наравне с одним лигийским «орликом», золотой монетой. В то время, как серебряник с Умойра уравнивали в пропорции один к полтора. Медяки делали все, кому не лень. Самыми известными были сиверийские «копейки», на которых изображался гербовый знак аллода — копьеносец на скачущей лошади, атакующий тигра. Были также и «мечники» — умойрские монеты, «щитки» — с Ингоса. Да всех не перечесть. Но вот, как и в случае с «новоградкой», копеечные монеты оказались с «верным» весом, потому распространились по всей Лиге. Сейчас, практически на всех таких медяках изображали «копейщика», приурочивая его к образу императора Валира Четвёртого.
Отданная монета была новёхонькой, и образ Святого Тенсеса на ней ещё не потемнел.
— Залазь, — довольно улыбался рабочий, кивая в сторону лебёдки.
Едва я осторожно влез в сетку, как моё тело с лёгкостью оторвалось от пола, и через минуту оно благополучно достигло земли. Рабочие внизу с небольшим удивлением посмотрели на меня, но практически тут же потеряли интерес и занялись своими делами.
Я оправился и пошёл в сторону трактира. Надо было объясниться с Заей и, собравшись в дорогу, уезжать в Сиверию.
Обойдя глубокую лужу, я вышел на деревянные брусья мостовой, ведущей к центральной дороге. Едва прошёл шагов пятьдесят, как из соседнего переулка, а следом и с центральной улочки, выбежали стражники. Слава Тенсесу, тут было людно, и я легко затерялся в толпе, затем свернул в узкий проулочек. Через минуту вышел к кузнице, а оттуда снова направился к центральной дороге.
Быстро же меня просекли эти стражники. Скорее всего, это дело рук той пакостной яйцеголовой гниды.
Даже представил, как он семенит на своих кривых полубосых ножках к дружинникам, и, пряча за пазухой эльфийский кошель из нежной телячьей кожи, рассказывает обо мне, мол, видел, как «сей разбойник» бежал через строящуюся стену. Ловите, мол, держите, его. Небось ещё и награду какую ухватит… Жаль, что я его не кончил… Хотя…
Я осторожно вышел на дорогу, обошёл тянущиеся полупустые телеги, и перешёл на другую сторону слободки.
— Стой! Вот он! — раздалось за спиной.
Я вздрогнул и обернулся: со стороны кузницы вышло четверо, один из которых тыкал в мою сторону копьём.
— Держи его! — гаркнул второй, и я со всех ног бросился бежать.
Впереди маячил конный двор Овсова. Живо перемахнув через ограду, я чуть не поскользнулся на грязной каше натоптанной земли.
Мальчишки, что обхаживали лошадей, с удивлением смотрели то на меня, то на бегущих следом стражников. Я вспугнул лошадей, и они, сильно похрапывая, отскочили в сторону.
В конюшне было темно. В нос ударил характерный запах навоза вперемешку со свежим сеном.
Бежать дальше было некуда. Я развернулся и вытянул мечи.
Стражники замедлили свой бег. Двое из них сняли со спин щиты и стали наступать. Остальные пропустили их вперёд, затем вошли следом в конюшню и пошли по флангам.
Все они были из Защитников Лиги. Я видел их стальных начищенных «орлов» на доспехах. Они хищно раскидывали когти, готовясь схватить воображаемую добычу.
Те дружинники, что с щитами, быстро приблизились и практически одновременно кинулись в бой. Мои мечи глухо стукнулись о дерево и я был вынужден сделать ещё один шаг назад.
Вот, Бор, и всё! Зачем ты только в конюшню забежал?
Солдаты снова атаковали…
2
Во рту пересохло. На глаза словно навалилась громадная гора. Открывать их было больно, даже не смотря на то, что вокруг царил полумрак. В воздухе пахло дымом.
Я попытался встать, но резкая боль вырвала из груди сдавленный стон.
— Лежи, не прыгай, — послышался строгий женский голос.
Что-то тёплое коснулось лба.
— Наконец-то жар спал, — снова сказал тот же голос.
— Где я? — из моего горла слова выбирались с большим трудом.
Наконец, удалось разлепить веки, и, сквозь сероватую дымку, я увидел белое пятно чьего-то лица.
— Я - Бажена, — сказал женский голос. — Ты у меня в доме.
Тут я понял, что лежу абсолютно голым под покрывалом из звериных шкур.
— К-как… тут очутился? — говорить всё ещё было трудно.
Бажена приподняла мою голову и приложила к губам глиняную миску. В рот медленно потекла какая-то жидкость. Поначалу я даже не различил её вкуса, но вскоре ощутил приторную горечь, а следом по телу растеклось приятное тепло.
