Максим Сиряченко - Чумные
Еще несколько секунд капитан смотрел на лекаря, и вдруг осознал, насколько необычно то, что делает Филипп. Стоило Солту удивиться, как необыкновенно важная мысль ушла от него, точно кисель, стекла в лабиринт извилин, туда, откуда ее уже нельзя было бы вытащить, если бы болезнь затронула его разум чуть сильнее. Капитан на время забыл о самом существовании этой мысли, его полностью поглотил вопрос, почему и что пишет лекарь.
Перо и пергамент в каюте были столь же необычным явлением, сколь летающий налим в небе. Но дело было даже не в этом. Сразу после того, как проверил пациента, садится за пергамент, пишет в корабельной каюте при свете жалкой лампадки, при постоянной качке, не снимая маски и перчаток, и все это стоя, это же уму непостижимо! Ученые всегда трепетно относятся к своим трудам, и работа в подобных условиях — оскорбление для великого человека. Внезапно бывший адмирал вспомнил: Филипп делал так каждый день.
— Филипп… Могу я узнать, что вы пишите?
Солт удивился своему голосу, совершенно непохожему на его прежний. Впрочем, он не мог вспомнить и своего прежнего голоса, мог только удивляться его необычности.
— Историю болезни. — Ответил лекарь, не поднимая головы. — Вы умудрились подхватить новый, никому не известный недуг. Выделить его среди прочих, описав симптомы и характер протекания болезни — мой врачебный долг.
Еще что-то сильно удивило капитана. Но что? Он поймал себя на мысли, что не помнит, кто такой Филипп. Нет, он помнит, что Филипп — придворный врач, его бывший друг. Но чем он занимается? Он алхимик. Или лекарь? Или ученый? Капитан был уверен во всем сразу и ни в чем из этого одновременно.
— Я, кажется, брежу… — В этот момент лекарь поднял на него взгляд. Увидев легкую улыбку на лице у капитана, он вернулся обратно к пергаменту и чернилам. — Но я уже перестал понимать, кто вы.
— Вижу, болезнь окончательно вас запутала. Я бы посоветовал вам поспать и набраться сил.
— Ответьте на мой вопрос. Вы лекарь, но готовите свои лекарства на алхимической машине. Теперь ведете записи, как ученый.
Алхимик на мгновение перестал писать и постукал кончиком пера по поверхности стола. Вопросы капитана на секунду сбили его с мысли, и нужное слово никак не приходило на ум снова. Лекарь оставил попытки и повернулся к Солту.
— Капитан, странно, что вы задались этим вопросом через тридцать лет после нашего с вами знакомства.
— Тогда я принимал это как должное. Теперь я только удивляюсь.
— Что ж, лучше поздно, чем никогда. — Сказал лекарь и тут же вернулся к пергаменту, записав одно-единственное слово. То самое, которое чуть не забыл. — На самом деле, удивляться нечему. — Филипп снова сделал паузу и обмакнул перо в остатки чернил. — Я лекарь, но для того, чтобы эффективно лечить больных, а не кормить их обещаниями, как это делает Церковь, мне приходится совмещать дело лекаря с алхимией, и время от времени систематизировать добытые знания. И для себя, и для других.
Некоторое время оба молчали, и слышался только скрип пера о пергамент. Мысли Солта разбегались и собирались как попало, но теперь они собирались чаще и так, как надо. Видимо, длительные упражнения и попытки размышлений пошли ему на пользу, настроили голову на рабочий лад. Наверное, отсюда такая головная боль…
— Эта болезнь вам неизвестна. — Сказал Солт после некоторого молчания.
— Неизвестна, хотя симптомы в чем-то схожи с чумой. Многое бывает в первый раз. Не волнуйтесь, мы найдем лекарство, как только пристанем к берегу. И лучше бы нас ничто не задерживало.
Солт не заметил намека лекаря, Заметил бы, не будь он болен, но недуг сковывал разум цепями — все было как во сне, и незначительные детали не имели значения, как и намеки не имели смысла смысла.
— А эта болезнь, насколько все серьезно?
Филипп снова обмакнул перо в чернильницу. Он говорил, делая частые паузы в письме, и делал паузы лишь тогда, когда на пере кончались чернила.
— Лекари обычно не распространяются об этом, тем более не рассказывают о степени тяжести пациентам. Но раз уж я упомянул про симптомы… Во многом ваша болезнь действительно схожа с чумой. Жар, бубоны, рвота — это те симптомы, которые мне известны. Тем не менее, эта болезнь имеет мало общего с бубонной чумой. Почернение крови и провалы в памяти остаются для меня загадкой. Болезнь для меня новая, и как она поведет себя, я предсказать не могу, но болезнь, без сомнений, опасна. Сейчас вам важно как можно скорее оказаться на Зеленом берегу, каждый день на счету.
Еще один намек, сотый по счету, остался без внимания. Раньше капитан реагировал на них и отвечал отказом, теперь перестал.
— Она вам неизвестна, эта болезнь. — Сказал Солт несколько севшим голосом. — Почему вы так уверены, что я встану на ноги? Вдруг она не…
— Нет неизлечимых болезней. — Резко оборвал его Филипп, жестче, чем обычно. — Нужно только знать, где искать лекарство.
— А вы знаете?
— Догадываюсь. — Ответил он чуть менее резко. Потом продолжил, уже спокойным тоном. — Я начну поиски, как только мы причалим к берегу. И чем скорее я их начну, тем больше у вас шансов.
Долгое молчание. Очередной намек прошел мимо ушей капитана. Филипп решил оставить это неблагодарное занятие. Очень скоро он поставит это вопрос ребром. Скоро, как только закончит записывать.
— Филипп, скажите, насколько все плохо?
— Вы лучше меня знаете свое самочувствие, капитан, на самом деле. Не мне вам говорить, как вы себя чувствуете.
— Я имею в виду, есть ли у меня шансы добраться до берега живым. Очень бы хотелось увидеть…
Он осекся. И тут же вспомнил, что у него есть мысль, которая от него ускользнула, и которую непременно нужно вернуть. Его слова сами сорвались с языка, но он почувствовал, что это нечто большее, чем простая оговорка. Что он хочет там увидеть, что?! Он нутром чувствовал, что снова напал на верный след, вспомнил, что на берегу его что-то ждет. И он должен вспомнить, что хотел сказать Филиппу, чтобы уберечь самого дорого человека на свете… О кого?
Перо замерло в руке алхимика. Несколько секунд он молчал, как бы не веря в то, какой вопрос задал ему Солт.
— Я поражаюсь вашему умению задавать бестактные вопросы, адмирал. — Заявил Филипп холодным тоном. — Что сейчас, что десять лет назад. Никакого такта.
Солт спрятал улыбку — всплыли воспоминания и знаменитая фраза придворного лекаря, уже ставшая в кругу высших сословий крылатой.
— Не пытайтесь заговорить зубы отставному адмиралу, Филипп. — Чуть улыбаясь, ответил ему капитан. — Тем более такому бестактному, как я. И, прошу вас, не давайте мне ложную надежду. Нет ничего хуже ложной надежды, столько человек умерло из-за нее.
