Джон Майерс - Серебряный Вихор
Я смотрел на него в нерешительности. Кто знает, как встретят у огня чужеземца? Или все же лучше объявиться самому, не дожидаясь, пока тебя обнаружат? Солнце вот-вот зайдет, воздух остынет, и я совсем продрогну без одежды. Подумав так, я решил идти. Возможно, меня приютят или, по крайней мере, накормят и обогреют. Чем дрожать от холода целую ночь, попытаю-ка счастья.
Чувствовал я себя неплохо. Блуждая по лесу, я размялся, и только голова слегка кружилась от голода. Путь я проделал значительный, хотя шел босиком, с опаской глядя себе под ноги.
Я ожидал найти деревушку или скромный домик фермера. Действительность превзошла все мои ожидания. Вдруг деревья расступились. Передо мной на поляне стояла мраморная вилла. Солнце садилось за нею, я различал блеск полированных плит. Вдруг я почувствовал, что о ноги мои трется собака. Рука моя потянулась погладить хозяйского пса — но оказалось, что это лев! И не один…
Меня окружила стая любопытных зверей. Тут были львы, леопарды, волки и даже гиены. Их я тоже узнал, хотя давно уже не был в зоопарке. Мне показалось, что разумнее всего — стоять на месте. Да и страшно было сделать хоть шаг. Однако звери не вели себя угрожающе — скорее выказывали излишнюю фамильярность. Они крутились возле меня, лизали руки, но лесть их меня не подкупала. Я понял, что бояться нечего, и стал протискиваться между ними. В это время в доме запела женщина. Оторвавшись от бродячего зверинца, я подошел к порогу.
Хозяева не показывались. Я постучался в бронзовую дверь. Отворила хозяйка. Так вот кто, оказывается, пел!
На женщине было только легкое платье без рукавов — если это вообще можно назвать платьем. Я мельком взглянул ей в лицо: она была красива. Стянутые узкой лентой огненно-рыжие локоны подчеркивали нежность и белизну кожи. Глаза хозяйки были скромно полуопущены, но чувствовалось, что в мужчинах она знает толк.
Я не без самодовольства заметил, что и она меня изучает. Помехи к тому не было: ведь я был почти совсем раздет. Росту во мне шесть футов и два дюйма. Бородка красиво удлиняла лицо; кстати пришелся и загар, обретенный на «Нагльфаре». Мои темные волосы с юности украшала белая прядь. Женщины уверяли, что это придает мне изысканность. Я охотно с ними соглашался: в молодости еще занимают подобные вещи. Глаза у меня синие, а ресницы — темные, длинные. Чтобы дать ей заметить их, я подошел поближе и поклонился.
— Простите, что вторгаюсь в таком виде… Наш корабль потерпел крушение, и меня выбросило к вам на остров.
Она отвечала на моем родном языке.
— Бедняга, — сказала она приятным грудным голосом, — так вы доплыли сюда один?
Я был зверски голоден, но это не помешало мне заглянуть в будущее. Мужа, похоже, у нее не было. А соперников мне не надо. Пусть Голиас перебивается как хочет.
— Да, один, насколько мне известно, — печально ответил я.
Она не выглядела испуганной, но благородные манеры с моей стороны могли пригодиться.
— Надеюсь, вас не слишком встревожило мое появление?
— Напротив, — возразила она, — я живу одна и всегда рада гостям. Вы, наверное, голодны? Проходите в дом, я для вас что-нибудь приготовлю.
Как просто! Ни показной нерешительности, не наигранных сомнений, правильно ли она поступает… Она даже не потрудилась представиться. Похоже, церемонии она считала излишними. Что ж, меня это вполне устраивало. С важностью я вошел в дом.
В просторной комнате стояли кресла, шезлонги и большой обеденный стол. Неужто она и вправду живет одна? Мне захотелось окончательно в этом убедиться.
— Вам, наверное, приходится подолгу скучать?
— Время от времени ко мне заглядывают разные люди. — Поколебавшись, она добавила: — А с моими зверюшками я не расстаюсь.
— Подбор не совсем обычный. — Я уселся в предложенное мне кресло. — Вы их сами разводите?
Хозяйка впервые слегка улыбнулась.
— Да. Устраивайтесь поудобней и подождите. Я скоро приду.
При мысли о еде у меня сводило скулы, но в отдыхе я нуждался еще больше. Я откинулся на спинку кресла и расслабился. Головокружение прошло, и я задумался над тем, что меня ожидает. На острове, по всей видимости, я пробуду до прихода ближайшего корабля. Если ждать придется не слишком долго, укротительница львов не успеет мне наскучить. Завтра заявится Голиас, но к утру я уже сделаюсь в доме господином. Пока рыжеволосая мне не надоест, под этой крышей нет места другому мужчине. Если же Голиас не уступит — спущу на него гиен.
На кухне хозяйка снова запела, и я счел это хорошим признаком. Песня могла бы показаться странной, но ведь ее пела владелица зверей!
У всех ловцов обычай свой:
Волк зайцу вслед летит стрелой,
Сидит и ждет паук.
Силком охотятся, крючком,
Удав глядит себе молчком —
Но кролику каюк.
Иной преследует и ждет,
Заворожит и в плен берет —
Таков мой…
В повадках змей я так и не разобрался, а вот про паучков мне понравилось. Скоро она узнает, что и я неплохо умею ткать паутину.
Песня оборвалась.
— Готово! — послышался возглас. Хозяйка вошла, неся уставленный блюдами поднос.
— Надеюсь, вам это понравится.
Я едва не одурел от запаха пищи.
— Посмотрим, — ответил я, садясь на место, которое она мне указала. Она забыла принести вилку, но я не стал ей об этом напоминать. Энергично орудуя ложкой и ножом, я принялся за еду. Блюда были приготовлены отменно. Насытившись, я почувствовал прилив сил. Можно было приниматься за дело.
После обеда мы с бокалами вина в руках расположились в шезлонгах, стоявших почти рядом. Я, прихлебывая, говорил, а она смотрела на меня и слушала.
Она не казалась доступной, но избегала моего взгляда. Скромность порой способствует успеху. Смелая женщина выбирает сама, но выбор ее может не прийтись на вас. А робкая ждет, когда ее выберут. Возможно, эта робела в моем присутствии — ведь я житель одного из величайших городов мира! — или просто была неопытна. Что ж, выясню, в чем дело, и буду вести себя соответственно.
Рассуждал я хладнокровно, не испытывая к ней никакой дружеской склонности. Я давно понял, что любить нравящуюся женщину не обязательно, и потому не стремился к браку. Хотел я от женщин немногого и никогда не терял ради них душевного равновесия. Меня не заботило, что обо мне думают. Иные не соглашались на подобные условия, но находились и другие, более покладистые.
Рыжеволосая не поощряла меня открыто, хотя это придало бы мне мужества, и все же я чувствовал себя на верном пути. Стараясь ей понравиться, я преследовал двойную цель. Ведь я нуждался в пище и крове — и это также заставляло меня, помимо обыкновения, казаться любезным.
Напирая на собственную незаурядность, я всеми силами старался дать ей понять о разделявшей нас пропасти. В конце концов выяснилось, что она даже в Чикаго не бывала. Хозяйка слушала внимательно, и это воодушевляло меня. Я болтал о том, о сем, иногда вскользь касаясь каких-либо событий своей жизни, а она, откинувшись в шезлонге, пристально смотрела на меня из-под опущенных век. Изредка вставляла слово-другое в разговор. В руках она небрежно вертела золотую безделушку, похожую на большую вязальную спицу. Ей, наверное, хотелось показать, как красивы ее руки. Спица, однако, была слишком велика.
