Александр Бабицкий - Повелитель Огня
В общем, Зихий был сын как все сыновья всех отцов, приносящий и радости и огорчения, вызывающий в родительском сердце и гордость, и опасения. Но с того холодного вечера, когда тающие снега наполняли воздух своим чистым дыханием и в звездном небе то и дело мелькали тени просыпающихся после долгой спячки летучих мышей, многое, очень многое изменилось. От могущественного гостя вождь узнал, что его сыну судьбой приготовлено трудное испытание, которое в конце опасного пути принесет ему славу, которая будет жить в памяти многих поколений всех Людей. И начнется испытание с того, что Зихий должен отправиться в Минору.
И вот Урсус уже два дня не мог добиться от сына ответа, почему тот не желает ехать в столицу. А Зихий не в силах самому себе ответить на этот вопрос. Где-то под сердцем шептал неведомый голос, странно похожий на голос самого сына вождя; шептал, что не нужно ехать в Минору, где его теперешняя жизнь раз и навсегда закончится, а что будет — никому неизвестно. И когда отец в ответ на все расспросы отвечал, что нужно отправляться в столицу по делам, ему самому не совсем ясным, но очень важным, шепот внутри становился все отчетливее и навязчивей. И дорога к городу великого Эбенора, исчезающая между холмами, казалась юноше тропой, ведущей в темные подземелья Тартара, где нет места людям.
— Так почему же ты не хочешь ехать в Минору? Чего ты уперся, как лесной дрихиус лбом упирается в молодые деревья, чтобы сломать их и добраться до вкусных листьев на верхушке?
— Не хочу и всё!
Урсус выпрямился, глаза его хищно сузились, губы под густой иссиня-черной бородой сжались. Зихий знал, что такое упрямое выражение лица Урсуса, когда в глазах разгорается недобрый огонь, было последним, что немало людей и дрононов видело в своей жизни. Голос вождя зазвучал негромко, плавно и нараспев, будто произнося молитву духам предков или посвящая им и Духам Мира жертвенное животное:
— Вижу, разговор наш ни к чему хорошему не приведет, поэтому прекращу его. Через три дня я, ты, наша охрана и Манис, глава торговцев нашего племени, отправляемся в Минору. Это мое последнее слово и… И подумай трижды, и хорошо подумай, прежде чем сказать что-либо на это мое слово.
Вождь положил левую руку на рукоять своего меча, вставленного в специально для этого сделанное отверстие в полу. Зихий не был малодушным, и отец знал это лучше кого бы то ни было; движение вождя не призвано было напугать сына, скорее это было безотчетный порыв духа, не терпящего возражений. Юноша также не сомневался в отеческой любви, но напрягся, увидев, как Урсус взялся за меч. Несколько мгновений безмолвия тяжко повисли над просторной комнатой.
— Вождь, Ширел подъезжает к воротам!
Крик проник в дом через окна и растворенные двери прежде того, кто испустил его. Урсус отвел глаза от сына и нахмурился: они же договаривались встретиться с Ширелом в Миноре. Что же случилось?
По каменным ступеням в дом вбежал один из воинов, стоявших сегодня на посту у ворот, остановился в нескольких шагах за порогом, снял кругловерхий плоский шлем, поклонился коротким поклоном вождю и, шумно вздохнув два раза, повторил:
— Вождь, со стороны Северных Болот приближается Ширел с двумя всадниками.
— Открыть ворота!
В глазах часового мелькнула усмешка — конечно, откроем ворота, мы бы их открыли и без приказа. Кто же осмелится не пустить в деревню Ширела, могущественного волшебника, с которым сам король Эбенор обращается как с равным! Но ни тени улыбки не показалось на лице воина:
— Слушаюсь, господин!
Снова поклон, и стражник, на ходу надевая шлем, побежал исполнять приказание. Урсус на минуту задумался, устремив взгляд в пол и теребя висящий на груди символ власти — выточенный из синего самоцвета кленовый лист. Посмотрев на сына, словно очнулся:
— Иди вымойся и надень новую одежду, ту, что Манис привез тебе из Горной Страны две полные луны назад. А то гости, глядя на шкуры, в которых ты ходишь, решат, что мы дикари вроде дрононов.
— Ты бы тоже переоделся…
В другой момент Зихий получил бы тяжелый подзатыльник за дерзость, но сейчас вождю было не до воспитания отпрыска — сам Ширел прибыл в его селение. Что могло случиться, если маг решил не дожидаться их встречи в Миноре, а сам прибыл в Дрок, к тому же не один? Урсус махнул рукой в сторону заднего двора:
— Иди!
Зихий уже за спиной услышал, как отец негромко и неосознанно высказал вслух свои мысли:
— Наверно, теперь нам не нужно будет ехать в Минору…
Сердце юноши сжалось и предостерегающий противный шепот под сердцем умолк раз и навсегда. Теперь уже не уйдешь от судьбы, что ждала его в королевской столице — судьба прибыла за ним сюда.
_____Незаметно, но неотвратимо подкрадывались сумерки, небо из голубого становилось все темнее, все более синим, воздух сгущался, звуки стали резче, тени длиннее и тоньше. Внутри дома вождя зажгли факелы на стенах и бронзовые четырехногие светильники, расставленные между колоннами; в центре дома разожгли очаг, чей дым уходил в дыру в потолке прямо над ним, которое по мере удаления становилось все уже, пока на самой крыше не превращалось в отверстие размером с человеческую голову. Над огнем с помощью вертела и мальчишки-слуги жарилась туша убитого Зихием утром на охоте трехрогого оленя, водившегося только на землях Синих Лесов и славившегося вкусным мясом. По линии, что вела от возвышения с массивным резным креслом хозяина дома до дверей, установили несколько длинных столов и скамей со спинками; на каждом столе стояло по три-четыре кувшина с вином, блюда с плодами, ягодами, рыбой. Созванные на торжественный пир в честь гостей члены Собрания Лучших еще не пришли — Урсус хотел самые важные вопросы обсудить с Ширелом без многочисленных свидетелей. Волшебник и его спутники сидели за ближайшим к вождю столом. Зихий, в светло-зеленой рубашке поверх меховых штанов, стоял слева от кресла отца и с любопытством рассматривал прибывших.
Маг был мужем скорее среднего возраста, нежели старцем. Высокий, с длинными конечностями и крепким телом, скрытым под серым плащом с белыми рукавами; остроконечная белая же шляпа лежала на столе и были видны зачесанные на затылок доходящие до плеч черные волосы, прямые и жесткие, начавшие седеть на висках. Крупное лицо было будто прорисовано плавными мягкими линиями, оно могло бы показаться рыхлым и малодушным, если бы не хищный нос, напоминающий клюв орлиса, твердый подбородок, который не могла скрыть и борода, и глубокие морщины, разрезавшие высокий лоб на несколько полос. Постоянно прищуренные серые глаза под прямыми линиями широких бровей были очень подвижны, не задерживали подолгу свой взгляд на чем-то одном, а будто ощупывали встретившийся им предмет или существо, оставляя его образ в своей глубине. Полные губы были постоянно чуть скривлены, то ли тая усмешку, то ли предвещая крик ярости и гнева. В длинной бороде виднелись многочисленные седые нити, узкая длинная шея была прикрыта каким-то цветастым льняным одеянием, пододетым под плащ. На коленях Ширела лежал длинный, выше его роста на полголовы, тонкий извилистый посох из белого отполированного дерева с каменным набалдашником в форме змеиной головы. При первом взгляде казалось, что в руках волшебника застыла выпрямленная зачем-то змея, раскрывшая пасть с двумя ядовитыми зубами в неслышном шипении.
