Дин Кунц - Убивающие взглядом
— Я не виню тебя, Эйб.
— Я сам себя виню.
— Выходит, он обречен?
— Да! И все из-за того, что я не понимаю. Не могу понять!
Ночью, когда Дэнти спал, Мемшен умер. Но поэт об этом не знал. Да и никто не должен был узнать до самого утра. Это делалось для того, чтобы не потревожить сон других. Тысяча ласточек однажды могли упасть с неба…
Тысяча ласточек, нет, миллион падали с неба вместе со снежными хлопьями. Они тихо разбивались об асфальт. Висели, зацепившись за телефонные провода… словно ноты для духового оркестра, разделенные столбами вместо специальных знаков на равные интервалы звучания. Только вот музыки не было.
После того как они упали, он стоял, подняв воротник пальто, чтобы защититься от холода, и смотрел на их тельца, изуродованные и истекающие кровью. И ничего не понимал.
Вглядываясь в серое небо, откуда сыпались снежинки, кружащиеся в воздухе, словно тысячи пушинок, сдутых детьми с одуванчиков, он надеялся выяснить, откуда взялся этот холод.
Где-то вдали скрипели на ветру деревья… Кромсали металл…
Призрачные вопли в ночи, женщина в агонии…
«Возможно, — думал он, — если бы я мог заглянуть через зеркало, то смог бы увидеть и узнать. Возможно, мир в зеркальном отображении не будет выглядеть лишенным смысла. Может быть, если мы изменим наше видение…»
— Да, — произнес голос.
Он обернулся, взглянул на змей, выросших вместо волос на ее голове, и уже не мог не смотреть в ее глаза. И медленно, отныне и навеки, стал превращаться в камень, успев только прокричать:
— В другом ракурсе, возможно, ты будешь выглядеть желанной, а не ненавистной!
— Да, — ответила она улыбаясь. Проснувшись весь в поту, он уже знал ответ.
Все, что требовалось от него, — это быть в достаточной степени сумасшедшим. Но он не мог ничего никому сказать, так как Маршалл увидит в этом — если узнает — лишь попытку с его стороны захватить власть. Придется сохранить все в глубокой тайне.
Марио включил лампу над кроватью, заставил себя проснуться окончательно и сел, чтобы снять зеркало, перед которым одевался.
Он был последним из всех, кто спускался по лестнице, когда пришло предостережение драконов.
— Ты слышал? — спросил Твен.
— Слышал… что?
— Мемшен умер этой ночью.
— Да, все-таки одна абсолютная истина существует. Смерть!
— Что?
— Бесспорная, непререкаемая, очевидная для всех и неизбежная для каждого из нас.
Он отошел от Твена и забился в дальний угол, надеясь остаться незамеченным. Угол был возле самой лестницы. Перекличка закончилась — все были налицо. За тот час, пока раздавались предостережения драконов, он поднялся и, не привлекая ничьего внимания, прокрался к подножию лестницы. Затем словно пропал у всех из виду, как усталое привидение.
Наверху он разгерметизировал дверь, выскользнул в коридор и закрыл за собой тамбур, ведущий к лестнице в убежище. Осторожно достал из кармана самодельные очки — шедевр рукотворного искусства. Они были ромбовидной формы и походили на брильянт в оправе, со своими ослепительно сверкающими составными линзами, скрепленными золотой проволокой. Очки, если грубо сравнивать, работали на манер перископа, позволяя тому, кто их надел, видеть как в зеркале все, что находилось перед ним.
Затаив дыхание он прокрался к наружной двери, раскрыл ее и шагнул в окружающий мир.
Воздух над его головой звенел от шелеста огромных крыльев.
Медленно-медленно он поднял голову к небесам.
«Духи, поражающие насмерть своим сиянием на расстоянии, сны, вырвавшиеся на волю», — подумалось ему.
Да, над ним парили духи и феи. Они были оранжевые и пурпурные, а также коричневые, всех оттенков: от кофе до ореха пекана; они были белых и желтых цветов — от яркого до жемчужного.
Среди них попадались гладкие и в крапинках, и через их шелковистые крылья просматривалось солнце.
«О Дедал, созданный тобой лабиринт ничуть не загадочней, чем одно-единственное крыло этих созданий! А ты, Икар, отврати взгляд от солнца — подлинная красота не наверху. Обрати взоры вниз — и ты увидишь!»
Это были драконы ветра.
И благодаря очкам их глаза не сжигали его.
Марио прошел дальше, не в силах перевести дыхание. Ему припомнились строки из «Путешествия в Индию» Уитмена: «Еще с палубы меня поразил странный ландшафт: кристально чистое небо и ровные пески в отдалении…»
В самом деле было что-то в ландшафте этой чужой планеты, казавшееся необычным. Сквозь фильтр прозрачных, как паутина, крыльев в солнечном свете он мог заметить много новых деталей. Хлорофилл, формирующийся непривычным способом в ткани листьев и придающий им желто-зеленый цвет, оттенки песка, которые прежде не замечал. Новая световая гамма царила во всем, начиная от неба и кончая песчинками у него под ногами, — ненавязчивая и вместе с тем удивительная по своей гармонии.
Он мог видеть лучи солнца по отдельности и то, как они, вместе взятые, словно золотые реки проникали во все, отливая обратно, когда наталкивались на препятствия, насыщая и исчезая внутри, когда встречали благодатную почву. Мир стал более реальным…
Гигантские землечерпалки…
Он увидел глубокие шахты и горные штольни, узнавая в работающих там механизмах те, которые уже выскребли все с поверхности и теперь вгрызались внутрь планеты, чтобы отправить добытые руды в гигантских кораблях-танкерах на огромные дымные фабрики и заводы перенаселенной Земли, где очень многие прозябают в нищете и лишь немногие живут в изобилии. И это уже были не просто машины для горнорудных работ…
Я слышу гулкие, как эхо, голоса, пронизывающие насквозь самое величайшее столетие в мире…
Вибрация из воздуха передалась всем молекулам его тела так, что он воспринимал не только ушами, но и всеми органами чувств, поэтому всецело ощущал тональность этих берущих за душу причитаний, где радость смешивалась с печалью. Горечь и сладость, слитые воедино! Это драконы сгрудились над его головой и пели.
Музыка была беззвучной и все-таки слышимой. Это были трубы марширующих мертвецов и флейты живых ангелов. Слова песен были странными:
«Блуждая по огромной пустыне и страждущим долинам, я видел чарующие миражи цветущих оазисов…»
Он брел, спотыкаясь, не ведая куда и забыв об осторожности. Для него все было новым. Тысячи раз он все это видел прежде. И ничего, оказывается, не видел.
Драконы пели об этом и почему так получилось. Именно почему!
Пошатываясь, как пьяный, он направился к миражам, погрузил руки в прохладную воду и убедился, что это не мираж. Лужайки пахли травой и свежестью. Они были настоящими.
