Ольга Денисова - Берендей
– И как их умудрились разбить? Так высоко.
– Один – пробкой от шампанского. А остальные – на спор, оливковыми косточками, – Егор рассмеялся.
– Какое безобразие мы устроили… – вздохнула Юлька.
– Держи, – Егор протянул ей разбитую игрушку, она осторожно взяла ее в руки, а он уже потянулся за следующей.
– На, – он опять протянул ей руку и Юлька, забирая осколок шарика, случайно коснулась его руки. Он снова потянулся наверх, а Юлька замерла. Как будто током ее ударило это прикосновение. Нет, не током. Током бьет неприятно, совершенно омерзительно. А это показалось удивительно приятным. И в том месте, где ее рука дотронулась до его руки, остался теплый след. Ее щеки помимо воли залились румянцем.
– А вот еще один, – сказал Егор сверху, и Юлька подумала, что его голос изменился и говорит он совсем не так непринужденно, как за секунду до этого. Но это ей, наверное, только показалось. Потому что все вокруг изменилось. Огоньки гирлянды потускнели, а синий свет в окне наоборот, стал ярче. Темнота в углах комнаты сгустилась, а лицо Егора стало видно отчетливей. Лишь темнее обозначились провалы щек под скулами.
И теплая волна начала подниматься вверх, и Юлька задохнулась, когда она поднялась до шеи, словно взяв ее за горло. «Неужели? – подумала она, – неужели вот так оно и бывает?» Это еще не называлось счастьем. То, что она испытывала сейчас, было скорей предчувствием счастья. Похожим на волшебство. На то самое чудо, которого она ждала в предыдущую ночь. Ей захотелось засмеяться. Ее щеки горели, она чувствовала, как они горят, и боялась, что со стороны это станет заметно. Но горели они не от смущения, а от радости, теплой волной поднявшейся вверх и захлестнувшей ее с головой.
– Возьми, – Егор снова протянул ей руку, а она ждала этого, ей невозможно хотелось этого. Чтобы он обращался к ней, протягивал ей руку. Чтобы он еще раз случайно прикоснулся к ней.
Юлька взяла разбитый шар из его руки, и тут ее качнуло, голова закружилась, тошнота подступила к горлу и она села на пол с совершенно неприличным грохотом. Еще и больно ударившись при этом.
Егор спрыгнул со стула быстро и беззвучно, нагнулся к ней и в его глазах застыл испуг.
– Ой, – пискнула Юлька, – кажется, я упала…
– Совершенно точно упала, – Егор улыбнулся, – не ушиблась?
Она помотала головой.
– Ты очень бледная. Как ты себя чувствуешь?
– Если честно, то плохо. Это все из-за чая. Не надо было пить такой крепкий чай.
– Тебе надо на воздух. Целые сутки в душном доме.
Она кивнула. Ей очень захотелось на улицу. Чтобы все вокруг освещалось синим светом. Чтобы лежал снег, и чтобы рядом шел Егор.
Он поднял ее подмышки и усадил на диван, стоящий рядом. И ей так понравилось, как он поднял ее – легко, словно игрушечную. И еще понравилось то, что он сделал это так, как будто по-другому и быть не могло.
– Ну что? Лучше стало? – он оглядел ее лицо, словно ощупал рукой.
– Да, наверное, – Юлька не была совсем в этом уверена. Смесь ощущений давила на нее и она не могла сказать, кружится голова от радости, или от его взгляда, или от духоты, крепкого чая и похмелья.
– Тогда одевайся, пойдем на воздух.
– Да мне только сапоги одеть и ватник, – ляпнула Юлька, и потом подумала, что в новой шубке, которую ей подарил папа, она выглядит куда как лучше, чем в ватнике.
– Где твои сапоги? На веранде?
– Да, наверное.
Егор вышел, и Юлька закрыла лицо руками. Как хорошо! Как чудесно! Так чудесно, что невозможно дышать. Так хорошо, что кружится голова. И мысли путаются. Хочется плакать и петь.
А он, прикрыв за собой дверь, стоял, уткнувшись лицом в косяк и сжав ладонями виски. От того, что ему тоже хотелось плакать и петь. И тоже нечем было дышать.
Егор вернулся не больше чем через две минуты, в сапогах и расстегнутом ватнике, и нес в руках ее белые дутые сапожки. Его лицо было спокойным и непроницаемым.
– Как ты догадался, что это мои? – спросила Юлька удивленно.
– Видел, – он пожал плечами.
Они вышли на веранду. Юльку качнуло на пороге, но Егор поддержал ее под локоть. Поддержал ровно настолько, чтобы она не упала, и сразу убрал руку. Как будто обжегся.
И вдруг остановился. Словно вспомнил о чем-то. Юлька успела обогнать его на два шага и удивленно обернулась. Он стоял и выглядел совершенно растерянным. И лицо его побледнело, так побледнело, что это стало заметно в тусклом свете лампочки над крыльцом, который пробивался сквозь стекла веранды.
– Что-то не так? – испугалась Юлька.
Он встряхнул головой.
– Нет, все нормально. Пойдем.
Юлька подумала, что не все нормально, он обманывает ее. И в прошлый раз, когда он выходил на улицу, тоже было не все нормально. Но она не решилась спросить о том, о чем он хотел умолчать.
А на улице падал снег – крупный и пушистый. В свете лампочки над крыльцом он искрился и переливался всеми цветами радуги, а внизу наоборот выглядел матовым и теплым. Было тихо. Так тихо, как бывает только зимой. Так тихо, что Юлька слышала, как снежинки падают на крыльцо. Легкий мороз тронул ее горячие щеки, и у нее сладко защемило в груди. Как замечательно! Чудо, так внезапно произошедшее под новогодней елкой, никуда не пропадало. И волшебная ночь только начиналась. И кто знает, может быть, за этой волшебной ночью наступит волшебное утро?
Егор оглянулся в сторону леса, и Юлька увидела, как передернулись его плечи.
– Ну что? Куда пойдем? – спросил он непринужденно, но прозвучало это натянуто.
– Пойдем к реке.
Он кивнул и сбежал с крыльца. Как будто прыгнул в воду.
На дороге к реке не горело ни одного фонаря. Она вилась среди леса, но не того, большого, который начинался в двухстах метрах от Юлькиного дома, а небольшого перелеска, шириной едва ли больше Юлькиного участка. Но выглядел он совершенно похожим на большой лес. Еловые лапы, засыпанные снегом, нависали над дорогой, кусты по краю погрузились в высокие сугробы, а за ними было белым-бело, и на фоне белого снега терялись темные стволы деревьев. Белая дорога между двух еловых стен уходила вдаль, а над ней светлело небо.
Юлька шла и о чем-то весело болтала, Егор двигался чуть сзади от нее и время от времени придерживал ее за локоть, потому что дорога скользила, и ровной ее назвать было никак нельзя. И то, что он идет немного сзади, и то, что поддерживает ее, когда она оскользается, создавало ощущение защищенности. Если бы Юлька шла одна, она бы наверняка очень боялась. Перелесок вовсе не производил впечатления безопасного. Конечно, никакой опасности в нем быть не могло. Но стояла глубокая зимняя ночь, а вокруг как минимум на километр, не было ни одного человека. Юльке даже хотелось, чтобы стало страшно. Но сколько она не вглядывалась в снежную громаду леса, страшно ей не становилось. Она обернулась, и заметила, что Егор тоже пристально всматривается в глубину леса. И его непокрытая голова засыпана снегом. И свитер под расстегнутым ватником.
