Любовь Романова - Люди крыш
- Это вы к чему?
- Они знали, что однажды созданное никуда не исчезает. Оно продолжает жить в их памяти. Никто не может разрушить придуманный тобой мир, испортив рисунок. Мир уже существует. Хочется тебе этого или нет, - она протянула Женьке эскиз. – Теперь нужно показать его остальным. А то трансформаторная будка так и останется обычной трансформаторной будкой…
- Откуда вы…
- Это гораздо проще, чем тебе кажется.
Марта резко остановилась, подняла руку в знак прощания и нырнула в черную машину, припаркованную у тротуара. У Женьки аж дыхание перехватило. Она не разбиралась в марках автомобилей, но эта мерцающая черная капля не могла оставить равнодушной даже ее. Спортивное купе тихо заурчало и исчезло в зеленой дымке весенней листвы.
Женька постояла еще немного и направилась к своему подъезду. Как ни странно, после разговора с Мартой саднящее чувство в груди исчезло. Яд потерял свою силу.
Глава 2
В ванной капала вода. Она капала, сколько Женька себя помнила. В их доме никогда не было мужчины, чтобы починить текущий кран, а нанимать специально обученных людей мама не хотела. Денег и так в обрез. Поэтому в двухкомнатной квартире с тонкими перегородками всегда жил звук ударов водяных шариков о желтоватую эмаль ванны.
После встречи с Мартой Женьку наполняла странная легкость. Ожидание чего-то необыкновенного. Она открыла кран и сунула руки под холодную струю. Горячей воды днем как всегда не было.
Кусок мыла лениво закрутился в ладонях - с рук побежал серый поток смытой грязи, и Женька случайно скользнула взглядом по зеркалу над раковиной.
Только край ванны не дал ей грохнуться на пол. Из-за стекла на нее смотрела звериная морда.
Серая. С блюдцами желтых глаз и белыми кустиками бровей.
Это продолжалось всего полсекунды. Может, даже – четверть. Женька моргнула, и морда исчезла. Вместо нее в зеркале вновь отразилась бледная девочка-подросток с острым подбородком.
Она подождала, пока сердце чуть сбавит темп, глубоко вздохнула и вышла из ванной. В коридоре ее ждала мама. Поджатые губы и покрасневший нос не оставляли сомнений – ей уже позвонили из школы.
- Женя, зачем ты это сделала? – всхлипнула она, снимая очки.
Знакомство с Мартой волшебным образом вытеснило из Женькиной головы мысли о предстоящем разговоре с матерью. Ничего хорошего от него ждать не приходилось. Мама до истерик не любила ходить в школу. Она-то и на родительские собрания шла через силу – все равно дочь будут только ругать. А уж если ее вызывала к себе учительница, тем более – директор, то причитаниям не было конца. К тому же последнее время такое случалось все чаще и чаще.
- Я ничего не делала! – Женька скрестила на груди руки и уставилась в пол.
- Ну сколько можно! Я день и ночь работаю! Сижу, вычитываю тексты, порчу глаза, и все ради чего? Ради того, чтобы мне из школы звонили? Рассказывали, что у меня дочь – рецидивистка?
- Мама, ты слышишь меня? ЭТО НЕ Я!
- А кто? Опять Альбина? Я же говорила тебе – не лезь на рожон! Не ссорься с этой девочкой. Ты знаешь, кто у нее отец? Подружись с ней. Дружат же остальные.
- Остальные ей задницу лижут! – Женькино терпения таяло быстрее, чем комок снега на раскаленной плите.
- Что ты такое говоришь! Как грубо! – всплеснула руками мать. – Тебе нужно быть хитрее, научится подстраиваться под них! Посмотри на себя – в чем ты ходишь! На мальчишку похожа! Поэтому с тобой никто и не общается.
Сколько раз Женька слышала эти слова! Она даже считать перестала. Ее мать больше всего на свете боялась оказаться в центре внимания. Высунуться. Опозориться. Всю свою жизнь она вела политику невмешательства. Если Женьке приходило в голову пожаловаться, что над ней издеваются в классе - засовывают в унитаз тетрадки и ставят подножки - то в ответ она слышала: «А ты отойди! Не становись с ними на один уровень! Мы же интеллигентные люди!»
Да, Женькина мама – Елена Александровна Смородина – была очень интеллигентным человеком. Наверное, поэтому она так никогда и не вышла замуж. Целыми днями, а иногда и ночами Елена Александровна вычитывала статьи в научных журналах. Она работала корректором. Из дому выходила только для того, чтобы взять в редакции распечатки новых текстов и отвезти уже исправленные.
Женька никогда не видела ее накрашенной. Из одежды она предпочитала мешковатую серую кофту и вельветовые штаны, повидавшие в своей длинной жизни больше, чем великий путешественник Васко да Гама.
- Лучше на себя посмотри! – огрызнулась Женька, - Ты-то на кого похожа!
- Что? Что ты сказала? – подбородок матери задрожал, а вместе с ним - жиденький хвостик на затылке, перетянутый детской резинкой.
Нужно было остановиться. Пожалеть ее и попросить прощения, но лешего в Женькиной голове опять потянуло на подвиги.
- То и сказала! Если бы ты сама выглядела как женщина – отец бы нас не бросил! Хоть бы алименты платил!
Пощечина заставила Женьку замолчать.
- Разбирайся со своими проблемами сама! – тихо сказала мать и вышла из комнаты.
Через минуту квартиру наполнили гипнотические звуки музыки Вагнера. Теперь она весь день будет слушать оперу «Тристан и Изольда». Работать, рыдать и пить кофе без сахара, но с лимоном.
На душе у Женьки стало гадко. Так гадко, что она схватила валявшийся в прихожей рюкзак со снаряжением для граффити и выбежала из дому.
Ну, зачем? Зачем нужно было напоминать про отца? Бить по больному? Женьке ведь было плевать на него! Бросил, и бросил! Что с того? Одни проживем.
Раньше, лет пять назад, она пыталась узнать у мамы, кем был ее отец. Но та только отмалчивалась или принималась плакать, закрывшись в своей комнате. Тогда Женька решила: раз ушел – значит, этот человек не стоит того, чтобы о нем думать.
И думать перестала.
Только иногда, когда Алька и ее дружки становились совсем уж невыносимыми, Женька жалела, что за нее некому заступиться. Некому взять приятелей Стекольниковой за шиворот – Косолапова в одну руку, Горячева – в другую - и встряхнуть как следует. Или лбами друг о друга стукнуть. Вот вам за рисунок, вот вам за дрожжи в унитазах…
Размышляя, Женька до темноты бродила по улицам. Смотрела, как запускают после зимы фонтан. Ела горячий лаваш. Кормила крошками голубей и мечтала о тарелке супа. Когда же город затопили фиолетовые чернила, и долговязые фонари заморгали глазами, заливая тротуары дрожащим светом, она отправилась на стройку. Ей хотелось избавиться от хаоса в душе, выплеснув его на стену серой громадины.
Тогда у нее не возникла ни малейшего предчувствия, чем закончится эта прогулка.
***
Вам когда-нибудь приходилось падать с крыши семиэтажного дома? Хорошо – трехэтажного? Нет? А с крыши гаража? В сугроб?
