Алина Лис - Изнанка свободы
«Изменить отношение» — это смириться? Принять, что у меня теперь есть хозяин, согласится с тем, что я — вещь? Терпеть издевательства? Сидеть целыми днями взаперти, дурея от скуки, заниматься уборкой и готовкой, как простая служанка?
Никогда!
Джанис с улыбкой выслушивает мою яростную речь и кивает:
— Тогда сделай что-нибудь. Я не единственный опытный маг в этом мире. Найди другого. Лучше искать среди людей, фэйри не любят нарушать закон. Изгнание — слишком серьезная расплата.
— Элвин запретил мне выходить из башни. Так безопаснее. Хозяин заботится обо мне.
Джанис словно не замечает неприкрытого сарказма последней фразы.
— Убеди его отменить запрет.
— Как?
Он разводит руками:
— Тебе виднее как убедить своего любовника.
— Он. Не мой. Любовник! — яростно цежу я сквозь зубы.
Оскорбительно, что все вокруг считают меня подстилкой Элвина.
— Даже так? — его глаза изумленно расширяются. Он разглядывает меня долго и пристально, как будто у меня внезапно выросли рога или что похуже. — А может как раз в этом и проблема? Ох, прости, прости. Садись, ну чего ты вскочила? Это всего лишь шутка. Кажется, не слишком удачная.
— Лучше посоветуй, что мне делать, — бурчу я, снова опускаясь в кресло.
— В каждой шутке есть доля шутки, — я снова завожусь, и он вскидывает руки. — Подожди, не кипятись. Я хочу сказать: с Элвином совсем не сложно иметь дело. Просто не надо с ним сражаться.
— Я с ним сражаюсь?
— Ну не я же. Ты пытаешься отомстить. Задеть. Унизить. Сделать больно, — он качает головой. — Это глупо, Франческа. Элвин любит конфликты, он азартен и упрям. А ты не в том положении, чтобы добиваться желаемого силой. Или тебе нравится, когда он ставит тебя на место.
— Глупость какая! — беспомощно говорю я. — Я с ним даже не заговариваю первой.
— В том-то и проблема. Будь чуть приветливее. Добрее.
— Еще чего! Он на меня ошейник надел, а я буду приветливей?!
— Он так плохо с тобой обращается?
— Да!
— Как именно?
— Он меня ударил, — начинаю жаловаться я. — Три раза, по лицу. Пытался изнасиловать. Заставляет убираться в комнате, обещал выпороть розгами…
Джанис выслушивает поток жалоб с самым серьезным видом, задает уточняющие вопросы, но я не могу отделаться от обидного ощущения, что гость втайне потешается над моими бедами.
— Настоящий негодяй, — соглашается он со мной, и уголки губ подрагивают в улыбке.
Впервые в жизни я понимаю, что чувствовали жертвы моих шуток в Рино. Смотрю на него возмущенно и беспомощно:
— Прекрати!
— Что именно прекратить?
— Смеяться. Держать меня за дуру! Делать вид, что это ничего не значит!
— Прости, но это и вправду забавно. Такое чувство, что ты просто плохо представляешь, как выглядят настоящие издевательства.
— Представляю, — от намека Джаниса, что я — малолетняя идиотка, которая не видела жизни, становится горько. Он не знает, а мне и правда есть что вспомнить.
— К слову: ты же понимаешь, что те оплеухи спасли тебе рассудок, а может и жизнь?
Его слова не новость для меня. Уже думала об этом.
— Он мог бы разбудить меня мягче.
— Не мог, — Джанис становится неожиданно серьезным. — Чудо, что хоть так получилось. Ты не знаешь, но достаточно часа с бронзовой Варой, чтобы человек превратился в растение. Думаю, дело в ошейнике — тот тебя держал.
От его слов мороз дерет по коже, но я не показываю виду.
— Может мне еще «спасибо» сказать?
— Не помешало бы.
Я давлю мимолетную мысль, что Джанис прав и у каждой медали больше, чем одна сторона. И снова разжигаю в себе обиду. Элвин мог бы хотя бы извиниться, если так необходимо было меня бить. Извиниться и все объяснить. А не издеваться.
— Ни за что!
Я не буду благодарна своему тюремщику за то, что он ударил меня только три раза, а не тридцать. Я буду ненавидеть его за эти три раза.
Иначе — нельзя. Иначе слишком легко признать, что он имел право меня бить. И вправе сделать это снова. И снова. Что был вправе забрать меня из дома. Распоряжаться моей жизнью. Отдавать приказы…
Отец годами пытался воспитать во мне покорность. Чем бы я стала, не будь со мной моего молчаливого, упрямого бунта?
Подчиниться насилию… утратить себя…
Никогда!
— Я не согласна быть жертвой!
— Но ты делаешь все, чтобы ею стать. Как будто специально нарываешься. Я поражен — так испортить отношения. Зачем?
— Пусть не думает, что я покорилась и согласна быть вещью!
Джанис откидывается в кресле и заразительно хохочет.
— Что? — сердито спрашиваю я.
— Прости, — говорит он, утирая слезы. — Просто этот максимализм… «Все будет по-моему, или никак». Ужасно похоже на Элвина.
— Я не буду делать вид, что все в порядке!
— Тебе важно добиться желаемого? Или доказать, что мой брат — мерзавец?
— А это не одно и то же? — глупо спрашиваю я.
Он опять смеется.
Элвин
Никто не остановил и не окликнул меня, когда я пересекал дортуар и шел по коридору.
Каменная гаргулья сидела на том же месте. Я чуть помедлил и все же сунул руку ей в пасть.
Сыграем в доверие. Ставлю на то, что Исе живой я — нужнее и интереснее, чем мертвый.
И что Мастер Бринн знала, что делает.
— Зеркало — опасная игрушка, Элвин.
Я взял из хрустальной вазочки красную, пахнущую летним лесом ягоду, чтобы поднести к ее губам.
— Откуда в Дал Риаде зимой клубника?
— Ты слышал, что я сказала?
— Слышал. Обожаю опасные игрушки. Открой рот.
Фэйри бросила притворно-смиренный взгляд сквозь ресницы и подчинилась. Я вложил ягоду, испачкав ей соком губы. Она облизнулась и подалась вперед, вылизывая кончики моих пальцев острым, розовым язычком.
— Ты понимаешь, чем рискуешь? — сталь в голосе не вязалась ни с позой — на коленях у моего кресла — ни с полным отсутствием одежды. Нельзя же считать за одежду шелковое полотно волос, пусть даже оно плащом укрывало тело фэйри от нескромных взглядов.
— Вполне, — ответил я, очерчивая второй ягодой контур ее губ прежде, чем втолкнуть в полураскрытый рот.
Следующую ягоду я съел сам. Душистая сладость с легкой кислинкой.
— Зачем тебе это?
— Хочу попробовать. Интересно.
Я скормил ей еще одну ягоду. Потом протолкнул палец глубже меж влажных губ. Испытанное средство заткнуть ее.
И такое возбуждающее.
Иса охватила палец сомкнутыми губами, принялась посасывать, лаская языком — недвусмысленный намек на возможное продолжение.
