Slav - Проклятие Слизерина
В ванной воцарилась гробовая тишина. Том замедленно выпрямился, сквозь легкую рубашку почувствовал холод каменной стены, к которой незаметно для самого себя прислонился спиной. Этот холод настырно проникал внутрь, беззастенчиво обволакивал колотящееся сердце.
ГЛАВА 7: Статуи основателей Хогвартса
Том поморщился, надоедливый солнечный лучик всерьез вознамерился поднять его с постели. Он сладко зевнул, наслаждаясь полудремой, когда в сознании промелькнуло воспоминание о вчерашних событиях, Том едва не застонал в голос. До самого вечера Антонин и Элджи наперебой обсуждали пророчество, предлагали свои варианты трактовок, тех, кто должен снять три печати, более того – предполагали, кто такой Наследник, и вообще в чем его предназначение. Августус усердно старался делать вид, что ему все равно, но Том замечал на его лице некую задумчивость и даже рассеянность, которой не было прежде.
Том отмалчивался и постоянно думал, поскольку решительно не знал, что делать. Он так и не осмелился рассказать друзьям о том, что Салазар Слизерин является его предком, ведь тогда придется рассказать и о Крестной, и о приюте, и об отце… а этого Том хотел меньше всего на свете.
В голове занудно свербели слова пророчества Слизерина, которое он многократно перечел перед сном. «Тот, что осиротеет при живом родителе». Неполные двенадцать лет, что прожил в приюте, Том часто сталкивался с нежеланием сестер–монахинь распространяться о прежних семьях сирот. Этот негласный закон приюта «Сент–Кросс» выполнялся всеми неукоснительно, потому‑то Том никогда и не спрашивал о своих родителях. Лишь однажды усталый и потерявший бдительность отец Клемент проронил несколько скупых фраз, из которых Том заключил, что мать его умерла при родах, но успела дать ему имя и фамилию отца.
В тот же день, когда узнал, что он волшебник, Том сознательно отыскал в фолианте «Родословные волшебников сквозь века: самодополняющееся пособие» и свое имя, и имена родителей. Тогда же он понял, что отец жив и здоров, поскольку напротив имени отсутствовала дата смерти. И в голове сразу же возникло множество вопросов, на которые Том не мог найти ответов. Но лишь когда оказался невольным свидетелем разговора Крестной и тетушки Дотти, Том понял, по какой причине отец за столько лет ни разу не вспомнил о нем. Признаваться в этом Том не желал даже самому себе, и уж тем более друзьям…
Том по привычке проснулся до того, как встало солнце, покормил Корникса и вновь вернулся в постель. Он старательно делал вид, что спит, когда проснулся Румор, через некоторое время закопошились и Антонин с Элджи, затем все куда‑то ушли, в спальне вновь стало тихо. Том с сожалением выполз из постели, бросил злой взгляд на проснувшееся солнце, отправился чистить зубы. До завтрака было достаточно времени, потому он не стал будить мирно сопящего Августуса.
Уже в ванной Том поднял взгляд к зеркалу над умывальником, пытливо всмотрелся в свое отражение. «Тот, что черен, как смоль, и бел, как снег». Он коснулся кончиками пальцев своей щеки, его кожа всегда была такой бледной, сестра Маргарет говорила, что все осенние дети выглядят так болезненно. Том поморщился, нервным движением пригладил растрепанные спросонок черные, как деготь, волосы.
Когда он вернулся в спальню, Августус, сонный и растрепанный, неверными движениями пытался заправить постель. Том, не желая ни о чем разговаривать, поспешно переоделся в повседневную мантию, запихнул школьные принадлежности в распухшую сумку, торопливым шагом направился к двери.
— Августус, я подожду тебя в гостиной.
В Общей гостиной хватало других учеников, но к счастью знакомые лица не попадались, и с разговорами никто не лез. Том плюхнулся в кресло перед камином, немигающим взглядом уставился на большой портрет тут же на стене. На портрете во весь рост был изображен убеленный сединами чародей в темно–зеленой мантии и старомодном берете с пером. Вид у него был настолько заносчивый, что во всем замке вряд ли нашел бы себе достойного собеседника, потому‑то волшебник деловито карябал пером длинный пергаментный лист. Лишь однажды он оторвался от бумаг, скользнул раздраженным взглядом по шумным слизеринцам, на миг Тому показался странно знакомым взгляд пронзительных серых глаз, затем чародей отвернулся, и ощущение это растаяло.
Рядом с креслом, в котором сидел Том, возник Сенектус, обратился с невозмутимым видом:
— Том, можно тебя на минутку?
Сенектус повел его наверх, к удивлению Тома, пригласил войти в одну из спален старшекурсников. Сенектус выудил из угла комнаты два низких табурета, один обходительно предложил Тому. Том благодарно кивнул и сел, внутри возрастало волнение, потому заговорил первым.
— Ты хотел поговорить о проклятии Сли…
— Говори тише, – прервал Сенектус нервно, оглядел спальню так, словно она была до отказа забита подозрительными незнакомцами, продолжил приглушенно: – Я, разумеется, понимаю, что все это чертовски интересно: таинственная надпись, что проявляется почти через тысячу лет, Великий волшебник прошлого… Но ты должен понимать – такие пророчества таят в себе скрытую угрозу, Том.
— Почему?
Сенектус вновь огляделся, произнес с нажимом:
— Потому что это пророчество. Ты знаешь, в чем первый закон любого пророчества?
— Нет.
— Они являются лишь тем, кому предназначены, – терпеливо объяснил Сенектус.
Том невольно отпрянул.
— Нам с Элджи?
— Я в начале тоже так подумал, но ведь пророчество записано в тетради, которая принадлежит тебе, а не Элджи…
— Нет, вовсе не мне, – поспешил возразить Том, на миг мелькнула радостная мысль, что произошла ошибка, и все возможно исправить. – Тетрадь обронил старик в Косом переулке. Она принадлежит ему.
— Это уже неважно, – отмахнулся Сенектус. – Она должна была попасть к тебе. Пусть бы ее принес аист или пингвин, но тетрадь непременно оказалась бы у тебя ровно в то время, в которое необходимо. Так что тетрадь теперь твоя, а значит и пророчество предназначено для тебя. Не для Элджи и не для меня.
Том оцепенело замер, недоуменно хлопал глазами.
— И что же…
Сенектус вздохнул, вынужденно отвел взгляд, было видно, что ему тяжело говорить. Том и сам предпочел, чтобы никогда не было этого непонятного разговора. Сенектус нервозно хрустнул суставами пальцев, попытался изобразить нечто напоминающее дружелюбную улыбку, вышло неловко, поскольку глаза оставались серьезными, даже обеспокоенными.
— Знаешь, я сразу тебя заметил. Еще в зоомагазине заметил, как ты говорил со змеей, но притворился, что ничего не происходит… пока Элджи все не испортил. Даже когда мы встретились в поезде, я все не хотел верить в очевидное. Потом напрасно надеялся, что ты попадешь на другой факультет… но тут нечто большее, чем мои желания. То, что не в моих силах исправить. Если кто и может все изменить то это ты.
