Кит Ломер - Похититель тел
— И высылать. Теперь все зависит от вас, Лафайет. Вы как-то должны найти этого человека, Квелиуса, и арестовать его, пока не осуществлена вторая часть плана и Артезию не отрезали навсегда!
— Сколько… сколько у меня времени?
— Боюсь, немного. Возможно — минуты. В лучшем случае — часы. Предлагаю начинать действовать, используя все доступные возможности. Мне не требуется напоминать вам, что на ставке.
— И Центральная ничем не может помочь?
— Откровенно, Лафайет, если бы было вовлечено несколько жизненно важных локусов, если бы над Центральной нависла реальная угроза, то определенные чрезвычайные меры могли бы быть приняты. Но в данном случае только мой личный, сентиментальный интерес к Артезии вынудил меня попробовать позвонить. Простейшее решение для Центральной, как вы понимаете, — пустить дело на самотек. Несомненно, это та самая реакция, благодаря которой Квелиус рассчитывает на неприкосновенность. Пусть. Может быть, мы удивим его.
— Я, с голыми руками, да еще один полевой агент, которых вы готовы покинуть? Что мы можем сделать?
— Боюсь, все зависит от вас, Лафайет, — сказал Никодеус, голос которого начал пропадать во все усиливающихся помехах. — Я вам очень доверяю, вы знаете.
— Как выглядит этот Квелиус? — крикнул Лафайет.
— Немолодой человек, примерно пятьдесят три года, лысый, как яйцо.
— Вы говорите — пятьдесят три года, престарелый и лысый, как яйцо?!
— Точно. Не очень внушительной наружности, но смертельный противник…
— С писклявым голосом?.
— Д-да! Вы его видели?
— О, да! Я его видел, — ответил Лафайет и глухо хохотнул. — Я провел его во дворец мимо стражи, прятал, пока она не ушла, подробно рассказал, как найти покои Адоранны, погладил по головке и отослал, куда ему надо…
— …файет… что это… слышу вас… все хуже… — Помехи усилились, и голос Никодеуса утонул в них.
— Фи, босс, что стряслось? — спросил Кларенс, когда О'Лири повесил трубку. — Вы белый, как могильный камень!
— При данных обстоятельствах это недурное сравненьице! — Лафайет покусывал нижнюю губу, обдумывая положение.
Лом, или Квелиус, по крайней мере не лгал, называя имя злодея этой земли. И он использовал его, как бумажное полотенце! Он забрался в ту же тюрьму, высосал из него всю информацию и удалился в безопасное место, оставив легковерного О'Лири на пути, ведущем прямо в руки поджидающего противника.
— Что ж, я его и здесь как-нибудь перехитрю, — сказал О'Лири вслух. — Кларенс, ты хотел бы получить настоящее тайное задание?
— Неужели, босс? Здорово!
— Хорошо, слушай внимательно…
— Подожди пять минут, — заканчивал О'Лири свои инструкции, — потом начинай и помни: придерживайся своей версии, несмотря ни на что, пока я не дам тебе сигнал.
— Понял, шеф.
— Ну, пока! И желаю удачи. — Лафайет открыл двойные стеклянные двери, ведущие на балкон, вышел под дождь, моросящий с неба цвета старого олова.
— Великолепно, — решил он. — Все точно вписывается в общую картину.
Железная ограда была холодной и скользила под руками. Он перелез через нее и очутился в густых зарослях винограда, нащупывая ногой, куда можно встать.
— Эй, — позвал Кларенс, перегнувшись, чтобы увидеть его. — Кто хочешь мог бы свихнуться, если б упал отсюда…
— Я уже лазил, — успокоил его О'Лири. — Давай иди назад, пока не простудился.
Он начал спускаться. Мокрые листья били его по липу, ледяная вода заливалась в рукава. К тому времени, когда Лафайет добрался до камня, перекрывающего ряд кладки стены в двадцати футах от крыши, он промок насквозь. Стараясь не смотреть на сто футов вниз, где простирался мощеный двор, он продвигался вокруг башни туда, где под ним бы оказалась покатая крыша жилого дома, крытая красной медью. Нужно было спуститься на пятнадцать футов до места, где он мог поставить ногу на выступ, который оказался куда более крутым и скользким, чем он его помнил.
«Сейчас не время раздумывать», — твердо решил Лафайет и прыгнул плашмя. Он царапал руками влажную поверхность, соскальзывая все дальше и дальше, пока его стопы, а затем голени и колени не ощутили край, и тут, наконец, остановился.
«Спокойно, сердце, успокойся…» Под пряжкой ремня у него был водосточный желоб. Он подтянулся в сторону, туда, где, по его расчетам было окно в маленькую кладовку, потом спустился через край. Окно было там, прямо перед ним, в трех футах под нависающим карнизом. Лафайет толкнул ногой шпингалет на ставнях — они распахнулись, хлопая на ветру. Вторым легким толчком он разбил вдребезги стекло, затем ботинком стряхнул осколки.
— Хорошо, О'Лири, — прошептал он, вглядываясь в темный оконный проем. — Вот где пригодится книжка по акробатике, которую ты прочитал.
Он раскачивался вперед-назад, вперед-назад. При движении вперед он отцепился, нацелив ноги в окно, и хлопнулся крестцом о пол комнаты.
— Ничего не сломал, — заключил О'Лири, когда ему удалось встать и проковылять несколько шагов. Он остановился, прислушиваясь к тишине. — Тревоги нет. Тем лучше. — Он приоткрыл на дюйм дверь в коридор. Путь был свободен. Не было даже обычных церемониальных постовых в дальнем конце. Лафайет выскользнул и тихо двинулся к белой с золотом двери покоев, ранее занимаемых любимым придворным Горубла. Внутри не было слышно ни звука. Он попробовал запор, тот поддался, и он вошел, закрыв за собой дверь.
Комнатой теперь явно не пользовались. На мебели были чехлы, драпировки оттянули назад, окно закрыли ставнями. Лафайет подошел к противоположной стене, простучал дубовые доски, нажал нужную точку в верхнем левом углу, которую ему когда-то давно показал Йокабамп. Доска качнулась внутрь со слабым скрипом, и О'Лири вошел в затхлый коридор.
— Лом не знал, что я придержал этот козырь, — порадовался он. — Теперь, если мне удастся добраться до Адоранны раньше его…
Затем он совершил нелегкое пятнадцатиминутное путешествие по грубо обработанному известковому проходу в системе потайных ходов вверх по узким лестницам под низкими проемами балок, которые О'Лири постоянно задевал головой, до черной стены, за которой располагались королевские покои. Лафайет прислушался, но ничего не услышал. Неприметный замок от его прикосновения открылся, и панель мягко поехала в сторону. У дальнего угла толстого ворсистого ковра виднелся край большой кровати Адоранны под балдахином на четырех опорах. В комнате никого не было видно. Он вошел и обернулся на неожиданный свист, который издает клинок, покидающий ножны. Острие уперлось ему в горло, а взгляд Лафайета, скользнув вдоль лезвия шпаги, — во враждебное лицо графа Алана, у которого скулы ходили от напряжения.
