Мария Чурсина - Ранние рассветы
— Слушай, хватит на меня давить. Я так больше не могу.
Выдерживать взгляд Сабрины стало невыносимо. Да и вообще, всё невыносимо, вместе с ярким светом, истерическими воплями Эльзы и участливыми взглядами со всех сторон, от которых озябли плечи.
Маша развернулась и, зацепив коленом парту, пошла к двери, всё ожидая, что её окликнут и отругают за то, что она не хочет заняться отчётом. Но все молчали. На крыльце солнце согрело замёрзшие руки.
Оттуда Маша и услышала голос Инессы, здорово разбавленный насмешкой:
— Поздравляю, ты даже её довела.
Но возвращаться всё равно не стала.
Она обошла сердитых рабочих, неловко поднырнув под цепи подъёмного механизма, за что получила вслед невнятное ругательство. Безразлично. В сырой комнате её ждала пусть холодная, но кровать, и пыльное одеяло поверх.
Глава 7. Не пойман — не демон
— И что такое произошло? — спросила Сабрина, присаживаясь на край кровати.
Для экономии места кровати в комнате сдвинули по две, так что выходило четыре двуспальных места. Комната девочек была самой маленькой в фанерном домике и самой продуваемой от ветра, потому что оказалась крайней, и в стену постоянно нёсся ветер с реки.
Сабрина могла бы свободно усесться на свою сторону, как делала обычно — откидывалась спиной на стену, обхватывала колени руками и прикрывала глаза во время разговора. Но она опустилась рядом с Машей, и спросила совсем тихо, как будто за дверью подслушивали.
— С какого момента начать? — буркнула Маша, медленно приходя в себя. Ей не спалось, только сумеречные мысли лезли в голову, и вставать не хотелось, а от разговоров тут же разболелось горло.
— С какого угодно.
Маша всё-таки села опираясь на тяжёлую, как будто набитую опилками подушку. Такой можно было и убить, если положить на лицо спящему человеку.
— Я так больше не могу, — призналась она снова, как будто первого раза не хватило. Помолчала, тяжело сглатывая. — Ты меня задавила. Я даже права слова теперь не имею. Пойми, я тоже хочу значить хоть что-то, ну хоть что-нибудь, я устала быть бесполезным балластом.
— Но в чём я виновата? — озадачилась Сабрина.
Маше хотелось зашипеть вместо ответа.
— Ты ужасно жёсткая. Не признаёшь ничьего мнения, кроме своего собственного. Да ты убить готова того, кто тебе слово поперёк скажет!
— Это ерунда какая-то, — покачала головой Сабрина.
— Отлично. Ерунда. Знаешь, я устала. Наверное, закончим на этом.
В комнате было темно — солнце ушло за другой край леса, и никто не зажигал фонарей. Обида снова вернулась, скрючилась в груди и замерла. Маша легла на бок и, как могла, завернулась в отсыревшее одеяло. Оно противно пахло мышиной отравой.
Сабрина ещё несколько секунд посидела на краю её кровати, потом поднялась и вышла, отставив дверь открытой. Они часто оставляли дверь, чтобы хоть чуть-чуть отогреть сырую комнату, но сейчас солнце было на другой стороне леса. Он шумел деревьями и кузнечиками, и под них спалось плохо. В жиденьком мраке Маше чудились какие-то рифмованные строчки, а потом — сердитые выкрики Эльзы.
«Как, вам не нравится моя практика?!»
От криков она очнулась снова — от эфемерных, к счастью. Где-то скрипело дерево, кричала птица. Небо над стационаром теперь сделалось совсем серым, как водная гладь за минуту до шторма, и Маша с тихим удовольствием отметила, что почти вечер, и от Эльзиного практического курса остался всего один день.
У дороги горел новый фонарь, разбавляя ранние сумерки жёлтым. Окна там тоже светились — два квадрата на первом этаже преподавательского домика, и на втором один. Как на сцене по лаборатории расхаживала Эльза, назидательно потрясая пальцем. Покачивались склонённые над отчётом головы.
Маша смахнула комара, который успел вгрызться в её запястье, и спустилась с крыльца. Ей не стало стыдно, и вообще никак не стало, только больно кольнуло в груди, когда она вспомнила разговор с Сабриной. Она и не вставала бы, но каждый вздох царапал пересохшее больное горло. А в кухне горел тёплый свет, и после ужина должен был остаться тёплый чай.
Быстро перейдя поперёк тёмную столовую, Маша окунулась в духоту. Хоть обе двери и были распахнуты в вечер, но всё ещё пыхали жаром и плита, и кастрюли на ней. За столом в углу сидели девушки из второй группы, все четверо. Как полагается, они оглянулись на Машу и тут же замолчали.
Та махнула им рукой вместо приветствия: разговаривать не хотелось. Хотелось стать невидимой, и чтобы не ловить на себе заинтересованные взгляды.
В ещё тёплой кастрюле нашлось знакомое коричневое варево. Маша громыхнула тазами, под которыми спрятали посуду от мышей, вытащила свою кружку. Ручка половника оказалась приятно тёплой, Маша замерла на минуту, грея озябшие пальцы. Первый глоток отдался болью.
— Посиди с нами, — сказала вдруг Аника, раскручивая перед собой банку с засохшей сгущёнкой.
Свежий ветер тыкался в ноги. Ей хотелось снова в кровать, накрыться одеялом и спать, спать. Маша собиралась уже отказаться, но закашлялась, снова махнула рукой и села. Лишний стул, к её удивлению, уже был придвинут к тумбе.
— Мы тут обсудили отчёт, — размеренно начала Инесса, куполом сцепив перед собой пальцы. — Аника и Динара могут нарисовать плакат. Эльза же любит всякие такие штучки.
— А я приведу немного статистики. Проведу опрос, навыдумываю всякого. — Лаура покрутила пальцами в воздухе. Она сидела, привалившись спиной к стене, беспрестанно улыбалась, а под не застёгнутой спортивной кофтой был виден синий топ и загорелый голый живот.
На столе тлела спиралька от комаров, но один всё равно сел Маше на шею. Она с силой припечатала его ладонью, оставив кровавое месиво. Ей было холодно, даже в свитере и ветровке, даже с натянутым на голову капюшоном. Мурашки бежали вверх по позвоночнику.
— А я не знаю, что буду делать, — хрипло пожаловалась она. Очень хотелось кому-нибудь пожаловаться, а Лаура смотрела так жалостливо. Противный тёплый чай пах, к тому же, гарью и грязными кастрюлями. — Сабрина забрала себе весь отчёт, и попробуй ей хоть слово возразить.
— Никуда она не денется, вот увидишь.
Инесса знакомо передёрнула голыми плечами. Прежнее платье, такое короткое, что не прикрывало и коленей, вряд ли защищало от вечернего ветра. Маше стало ещё холоднее. В чае печально болтался блик от лампы.
— У всех нервы на пределе, — сказала она, словно в оправдание Сабрины. Чувствовать себя предателем хотелось ещё меньше — а ведь она сидела на кухне с девушками из второй группы, которые украли коробку их печенья, и обсуждала с ними свою подругу. — Наверное, найду Сабрину и поговорю с ней ещё раз.
