Питтакус Лор - Сила шести
— Найди «жучок», — говорит она. — Сэм, не глуши мотор.
— Вас понял, — отвечает он.
— Найди что? — спрашиваю я.
— Они используют «жучки», чтобы отслеживать машины. Поверь мне. Они так выследили нас с Катариной.
— Как он выглядит?
— Понятия не имею. Но времени у нас совсем мало, так что ищи быстрее.
Я почти готов рассмеяться. Сейчас нет ничего такого, что я мог бы сделать быстро. Тем не менее, пока Шестая носится вокруг джипа, я встаю на колени и умудряюсь забраться под машину, подсвечивая ладонями подвеску. Берни Косар приступил к обнюхиванию, начиная с бампера. Я нахожу его почти сразу же — маленький круглый предмет размером не больше двадцатипятицентовой монеты, прикрепленный к пластиковому кожуху топливного бака.
— Есть! — кричу я, отрывая его. Я выползаю из-под днища и, лежа на спине, отдаю устройство Шестой. Она бегло его изучает и бросает себе в карман.
— Ты его не уничтожишь?
— Нет, — отвечает она. — Проверь еще. Надо убедиться, что там нет второго или третьего.
Я снова заползаю под днище и при свете ладоней осматриваю его от заднего бампера до переднего. Ничего не нахожу.
— Ты уверен? — спрашивает она, когда я встаю.
— Да.
Мы забираемся в машину и уносимся. Сейчас два часа ночи, и Сэм едет на запад. Согласно инструкциям Шестой, он гонит со скоростью 140–150 километров в час, и я тревожусь насчет полиции. Через пятьдесят километров он сворачивает на шоссе между штатами и едет на юг.
— Мы почти приехали, — говорит Шестая. Через три километра она велит Сэму свернуть с шоссе. — Стоп! Прямо здесь, стоп!
Сэм бьет по тормозам рядом со стоящим трейлером. Его хозяин заправляется. Шестая становится невидимой и выходит, оставляя дверь приоткрытой.
— Что она делает? — спрашивает Сэм.
— Не знаю.
Через несколько секунд открытая дверь захлопывается. Шестая появляется и велит Сэму возвращаться на шоссе, только теперь ехать на север. Она немного успокоилась и больше не цепляется за панель так, что костяшки пальцев становятся белыми.
— А можно ли узнать, что ты сейчас сделала? — говорю я.
Она оборачивается.
— Этот грузовик едет в Майами. Я прилепила «жучок» на днище прицепа. Надеюсь, они потеряют несколько часов, отслеживая его движение на юг, пока мы будем ехать на север.
Я качаю головой:
— Хорошая же ночка будет у этого водителя.
Сразу после поворота на Окалу Шестая велит Сэму съехать с шоссе и остановиться за супермаркетом, до которого несколько минут езды.
— Здесь мы будем спать, — говорит Шестая. — Вернее, спать по очереди.
Сэм открывает дверь и разворачивается, высовывая ноги из джипа.
— Знаете что, ребята? Может, надо было рассказать вам раньше, но меня довольно серьезно ранили. Сейчас становится по-настоящему больно и думаю, что я скоро потеряю сознание.
— Что? — Я выкарабкиваюсь из машины и встаю перед ним. Он задирает грязную правую штанину: над коленом у него рана размером чуть меньше кредитной карточки, но глубиной, наверное, в два-три сантиметра. Его колено и голень покрыты запекшейся и свежей кровью.
— Боже мой, Сэм, — говорю я. — Когда это случилось?
— Прямо перед тем, как я завладел тем могадорским мечом. Вообще-то я вытащил его из своей ноги.
— Ладно, вылезай, — говорю я. — Ложись на землю.
Шестая подсовывает голову ему под руку и помогает лечь.
Я открываю багажник и достаю из Ларца заживляющий камень.
— Ухватись за что-нибудь, парень. Эта процедура… болезненная.
Шестая берет его руку в свою. Как только я прикладываю камень к ране, все мышцы Сэма напрягаются и он корчится в агонии. Кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Кожа вокруг раны становится белой, потом черной, потом кроваво-красной. И я уже жалею, что решил испробовать камень на человеке. Говорил ли Генри, что камень не срабатывает на людях? Пока я пытаюсь вспомнить, Сэм издает долгий стон, который выпускает из него весь воздух. Края раны начинают стягиваться, и она исчезает. Сэм отпускает руку Шестой и постепенно восстанавливает дыхание. Через минуту он уже садится.
— Ну и ну, мне хочется в инопланетяне, — наконец говорит он. — Вы, ребята, способны на такие крутые штуки.
— Ты заставил меня секунду поволноваться, приятель, — замечаю я. — Я не был уверен, что камень подействует на тебя, потому что не все из Ларца на тебе срабатывает.
— Я тоже, — добавляет Шестая. Она наклоняется и целует Сэма в грязную щеку. Сэм ложится и вздыхает. Шестая смеется и проводит рукой по щетине на его голове. Я удивлен тому, какая при этом во мне закипает ревность.
— Хочешь в больницу? — спрашиваю я.
— Я хочу остаться здесь, — отвечает он. — Навсегда.
— Знаешь что? Довольно удачно у нас вышло с этой прогулкой, — замечает Шестая, когда мы снова устраиваемся в джипе.
— Ты права, — говорю я.
Сэм поворачивается правой щекой на подголовник, чтобы видеть нас обоих.
— А куда это вы ходили, для начала?
— Мне не спалось. Шестой тоже, — отвечаю я. Формально так и есть. Но это не избавляет меня от чувства вины. Я знаю, что мне предназначена Сара. Но в то же время я не могу отрешиться от своих новых чувств.
Шестая вздыхает.
— Ты ведь знаешь, что это значит, да?
— Что?
— Видимо, они открыли мой Ларец.
— Ты не можешь знать наверняка.
— Нет. Но после того как я взяла тот камень из твоего Ларца и он начал пульсировать и причинять мне боль, я не смогла стряхнуть с себя неприятное ощущение. И только сейчас мне пришло в голову, что, возможно, это как-то связано с моим Ларцом.
— Твой Ларец уже три года как у них, — говорю я. — Так ты думаешь, что они могут открывать наши Ларцы без нас, не убив нас?
Она пожимает плечами:
— Не знаю. Может быть. Но у меня такое чувство, что они вскрыли мой, и, когда я прикоснулась к камню, это каким-то образом навело скаутов на наш дом.
— Почему послали так мало? — спрашивает Сэм между зевками. — Почему было не дождаться подкрепления, а уже потом нападать?
— Может, они испугались и запаниковали? — делает предположение Шестая.
— Может, кто-то из них решил стать героем? — добавляю я.
Шестая опускает стекло со своей стороны и прислушивается. Удовлетворившись, она говорит:
— Так или иначе, в следующий раз их будет больше. И пайкены, и краулы, и все, что они только смогут на нас натравить.
— Наверное, ты права, — шепчет Сэм. Он почти засыпает. — Одно вам скажу. Быть в бегах — очень утомительное дело.
— Попробуй позаниматься этим одиннадцать лет, — говорю я.
— Думаю, я немножко соскучился по дому, — бормочет он.
