Сергей Юрьев - Хрустальная колыбель
— Зачем вы мне это говорите? — Теперь Олф почему-то почти поверил, что перед ним его бывший господин.
— Затем, мой славный Олф, что скоро нам предстоит новая битва. Возможно, дело и не дойдёт до столкновений огромных армий. Может быть, большинство людей и не заметит, что в мире что-то произошло. А если и заметит, то не сразу… Важно одно: каким бы мерзким, подлым и страшным ни казался тебе враг, постарайся усмирить свой гнев, свой страх, своё отчаянье и свою ненависть. Всё это — лишь пища для тех, кто нам сейчас противостоит.
— Когда это я чего-то боялся? — искренне изумился Олф.
— Я говорю не только о страхе и не только о тебе.
Олф посмотрел на облака, клубящиеся под ногами бывшего лорда, потом оглянулся на стену, которая высилась за спиной, надеясь, что вот-вот откроется выход, путь к пробуждению.
— Чтобы вернуться, не обязательно оглядываться назад, — сообщил Служитель Эрл. — Скоро тебя разбудят. Если хочешь о чём-то спросить…
— Куда Юм подевался? Что с ним? — Этот вопрос давно вертелся у Олфа на языке, но он не решался перебить своего лорда, пусть даже бывшего.
— Единственное, что я знаю — он жив. Если бы его не стало, я бы почувствовал.
— Почему до сих пор не вернулись мои гонцы? Почему Служители не идут мне на помощь? Почему нет ответа от лорда Фертина?
— Дружина Храма сейчас идёт к границам владений Тарла, но туда, где нас не ждут. А Фертин погряз в войне с прибрежными варварами. Он сможет прийти на помощь, только если заключит с ними скверное перемирие, которое они обязательно нарушат.
— Что же мне делать?
— Ты уже поверил, что я — это я?
— Когда проснусь — может быть.
— Вот когда проснёшься, и решишь, что тебе делать. Я верю, что не ошибёшься.
Облака начали подниматься из бездонного рва, постепенно сгущаясь. Вот уже пропал из виду Служитель Эрл, и стена начала медленно таять в серебристой дымке.
Что это было? А может, и не было ничего? Сны они и есть сны, лучше бы их не видеть… Значит, не поддаваться гневу, не испытывать ненависти… Когда разрубаешь врага напополам, возлюби обе его половинки! Они нуждаются в утешении и покаянии… Странно всё это. Если придётся свидеться, надо будет спросить… Хотя, может, и сам Служитель Бранборг не ведает, чем занят дух его, пока сам он спит. Ясности не прибавилось, сомнений не убавилось, только облака превратились в туман, от которого становилось всё холоднее.
— Олф! Да проснись же ты! — Герольд тряс его за плечо, держа свободной рукой горящий светильник.
— Что? Началось? — Олф уже схватился за рукоять меча, лежавшего рядом.
— Да нет. Тут к нам гости явились. Выходи, встречай. — Тоом почему-то загадочно улыбался. Видимо, впервые за долгое время произошло нечто такое, чему можно и порадоваться.
— Да кто там?
— Сольвей пришла, ведунья…
— Ей же нельзя.
— Ей нельзя туда, где лорд. А его здесь пока нет.
Олф засунул ноги в сапоги, плеснул на лицо водой из глиняной плошки и торопливо вышел из-под навеса.
Она стояла в окружении нескольких воинов, сжимающих в руках горящие факелы. За те пять лет, что прошли с того дня, как Сольвей покинула Холм-Дол, она совсем не изменилась — то же юное нежное лицо, стройная фигура, которую не мог скрыть даже дорожный балахон ведуньи… Только в глазах пляшут отблески пылающих факелов, и от этого кажется, что вот-вот из-под век выкатится пара огненных слезинок.
— Я подумала, что сумею чем-то помочь. — Голос её прозвучал одновременно виновато и решительно. — Когда он вернётся, я уйду.
— Да, Сольвей, ты уйдёшь… — Олф направился к ведунье, остановился в полушаге от неё и добавил шёпотом: — Но сначала пусть он вернётся.
Глава 2
Многие события кажутся нам чудовищными лишь потому, что мы не понимаем их сути, истинных причин и последствий. По тем же причинам нас порой не страшит то, что действительно чудовищно.
Ион из Холм-Дола. Наставление летописцам
— Не стоит переживать, прекрасная. Всё равно те, кто останется после нас, не смогут увидеть мир так, как видим его мы. Красота и величие чужды людям, как и неведома им истинная радость. — Созерцатель был слишком стар, чтобы кто-то помнил его изначальный облик, и уже давно никто не решался даже заговорить с ним, зная, что у того на любой вопрос есть сотни ответов, и каждый из них кажется единственным.
От мира Древних осталось лишь неполная дюжина нимф, хромой сатир, не ушедший в Небытие лишь потому, что не распознал ещё всех оттенков вкуса эрдосского вина, и пара фавнов, просто позабывших о том, что жизнь делится на вчера, сегодня и завтра. А чудный сад, который когда-то давно заполнял собой целый мир, теперь лежал на самом дне Колодца Вечности и с каждым мгновением обугливался по краям.
— Не делай ошибки, прекрасная. Да, радость — самое драгоценное, что есть в каждом из нас, и ты, конечно, испытала её от встречи с тем юношей. Никто не смеет тебя осуждать. Нам нечего терять, и всё же я хочу тебя предостеречь… Именно после таких встреч однажды была разрушена гармония мира, в котором были счастливы не только Древние, но и люди. Теперь они хотят большего, чем могут иметь, — и в этом исток их несчастий. Да, мы уходим, а они остаются, но что их жизнь по сравнению с нашей…
Созерцатель уже давно расстался с плотью, решив однажды, что никакая форма не может быть совершенна, а любая красота — лишь набор условностей, которые могут радовать лишь того, чья жизнь коротка. Уже много веков назад он вернул Небытию почти всё, что взял у него для создания изящных форм и чудесных мелодий, а изысканные чувства, полные немыслимых оттенков, ушли сами, уступая место обнажённой мудрости. Когда-то смеющиеся нимфы купались в великолепных фонтанах, поднимающихся каскадом серебряных струй к воротам его дворца, как будто сотканного из лёгких сверкающих нитей в удивительное кружево стройных колонн, капителей и фризов. Прошло время, и эта красота перестала будить в нём радость, а его воображение не рождало ничего лучшего. Он вернул Небытию почти всё, что взял, и уже готовился сам слиться с ним навсегда, поскольку жизнь, не несущая радости, не имела для него смысла.
— У меня теперь есть имя, невидимый… — Нимфа полулежала на лепестке лотоса, погрузившего корни в бездонные недра Несотворённого пространства, и почти не слушала Созерцателя. — Ты знаешь, как это чудесно — иметь имя?
— Знаю, прекрасная. У меня было множество имён, и каждое из них имело значение, пока были живы те, кто дал мне их.
— Но имя может быть только одно.
