Сергей Ковалев - Котт в сапогах. Конкистадор.
Оно и неудивительно. Если бы, пытаясь отговорить Коллет от участия в экспедиции, я подробно рассказал ей об условиях быта на корабле, мне наверняка удалось бы убедить ее остаться дома. К сожалению, мне и самому раньше не доводилось бывать на парусниках или хотя бы общаться с моряками, так что для меня жизнь на «Санта Вазелине» также была полна сюрпризов. Конечно, не все эти сюрпризы относились к категории неприятных. Часть из них следовало отнести к очень неприятным.
— На «Вазелине» нет команды и пассажиров. Только команда,— честно предупредил нас Альваро.
Как вскоре выяснилось, это подразумевало не только участие в общей работе, но и повседневную жизнь. «Санта Вазелин» был купеческим судном, и все на нем подчинено было одному богу — товару. Тюки, ящики и бочки занимали каждый свободный ярд палубы, не говоря уж о трюме. Если бы купец мог нанять команду из бесплотных духов, наверняка на корабле вообще не осталось бы места для кубрика. Но поскольку живым людям нужно время от времени хотя бы спать, под кубрик отвели форпик — помещение в носу корабля, впереди фок-мачты. Из-за сильной качки и постоянной сырости держать здесь груз было все равно рискованно, а вот людей — запросто. Как «успокоил» нас Альваро, увидев наше замешательство при виде малюсенького закутка, плотно забитого спящими телами в гамаках:
— Человек не таракан, он ко всему привыкает!
Сам первый помощник обитал на юте, как и капитан. Впрочем, будучи приглашен в капитанскую каюту на «рюмку чая», я убедился, что единственным преимуществом капитанской каюты перед кубриком является ее изолированность. В остальном маленький вытянутый «гроб» был столь же тесным и сырым. Андрэ, как «благородный рыцарь» тоже приглашенный на обед в капитанскую каюту, выдержал там всего несколько минут, после чего сбежал, деликатно отговорившись отсутствием аппетита.
— Дык какой там аппетит, Конрад,— пояснил он позже столь несвойственное поведение,— когда коленки на брюхо давят, а подбородок в грудь упирается, что жевать невозможно! Да и еда... разве это еда?
Тут надо заметить, что упрек Андрэ в адрес корабельной кухни был и справедлив, и одновременно несправедлив. То есть, я имею в виду — кормежка на паруснике и впрямь была ужасна ровно настолько, чтобы есть это можно было, лишь очень сильно проголодавшись. Но с другой стороны, винить в том было некого. Понятное дело, в открытом море пополнить запасы провизии негде, потому все необходимое везли с собой. И это «все» должно было соответствовать нескольким основным требованиям — не бояться морской воды, не портиться от жары, занимать мало места и насыщать. Мало существует на свете продуктов, удовлетворяющих всем этим требованиям, а еще меньшее число из них можно хотя бы с натяжкой назвать вкусными. Основной наш рацион составляла мерзкая на вкус субстанция из вареной перловки или проса с солониной. Когда на кока — того самого негра по имени Намба Ван — нападал творческий зуд, он добавлял в кашу разные неожиданны ингредиенты. Самой безобидной добавкой были фасоль и горох — этот вариант даже имел популярность среди моряков, поскольку был сытным, а неизбежные последствия служили источником веселья для команды. После первого же такого обеда Коллет сбежала из кубрика и с тех пор устраивалась спать где-то в тюках товара. Я перебрался туда еще раньше — для моего чувствительного носа запах в кубрике был невыносим и без всяких бобовых похлебок Андрэ получил каюту второго помощника, очень удачно забытого в Кадисе.
Разумеется, капитан отдал каюту Андрэ вовсе не из почтения к его титулу и не из человеколюбия. Просто когда король ложился на пол в кубрике (гамак естественно, его не выдерживал), больше там не оставалось места ни для кого.
Николас же проводил дни и ночи на подстилке у грот-мачты, где не так ощущалась качка. Альваро, который с первого дня проникся к несчастному коллег сочувствием, попытался застращать беднягу, предупреждая, что его может попросту смыть за борт, на что Николас ответил, что это по крайней мере оборвет его страдания. Тогда сердобольный первый помощник привязал ярла за ногу к мачте, оставив конец длиной ровно до борта — из соображений гигиены.
Таким образом, из всего нашего отряда в кубрике спал только Жак, которому после ночлежек и воровских схронов вонь немытых тел была как ностальгический привет из прошлого.
Морган, как ни странно, был не против. То, что этот неисправимый скандалист так просто смирился, признаться, здорово беспокоило меня. Такая покладистость могла означать, что Мордаун что-то замышляет. К сожалению, поделиться своими подозрениями с Коллет мне не удалось — в ее теперешнем настроении ведьма не была склонна к теоретическим дне путам.
— Конрад, иди ты со своими подозрениями в... в... в носовую фигуру! — Коллет зачерпнула ведро морской воды, выплеснула, нарочно стараясь забрызгать меня, и принялась ожесточенно тереть палубу куском пемзы.— Тебе заняться нечем, вот и выслеживай Моргана. А мне надо этот плавучий свинарник отмыть, а потом еще на камбузе помогать!
— Держись сегодня подальше от Комнаты Ужаса, пацан! — посоветовал как раз проходивший мимо боцман.— Тебя ребята, конечно, любят, но сегодня десятый день!
— Эй... вы о чем, дон Педро?
Но боцман уже заметил какого-то матроса, по его мнению бездельничающего, и набросился на бедолагу с руганью, совершенно забыв про нас.
— Что за «десятый день»?
— Нашла кого спросить! — фыркнул я.— Небось ром раздавать будут.
— Нет, раздача рома — это, конечно, душераздирающее зрелище, но она ведь каждый день происходит. Что такого опасного случается на десятый день плавания?
Причем на камбузе,— уточнил я.— Спроси у Николаса — он все же моряк.
— Сейчас. Домою до грота и спрошу. Только вряд ли он в курсе морских обычаев.
— Тогда у любого другого матроса... О,Альваро идет!
— Дон Альваро, дон Альваро! — Ведьма заступила дорогу первому помощнику, шествовавшему на полуют с секстантом и картами в руках.— А что такого сегодня должно произойти?
— Э? Что? Ты о чем, малыш?
— Дон Педро сказал мне сегодня на камбуз не ходить! — поспешно затараторила Коллет, держа Альваро за рукав.— Сказал, сегодня десятый день и...
— О боже! — Первый помощник чуть не выронил прибор за борт. Лицо его исказила сложная смесь ужаса, отвращения и сознания беспомощности.— Как я мог забыть! Десятый день! Надо напомнить капитану!
Забыв о наблюдениях, ради которых поднялся на палубу, Альваро стремительно исчез в кормовой надстройке. Мы с Коллет встревоженно переглянулись.
— Ты что-нибудь понимаешь?
